Книга У подножия Монмартра - Бритта Рёстлунд

Фатима раздражена весь вечер. Когда они с Мансебо возвращаются в свою квартиру, Фатима сбрасывает туфли и идет принимать ванну. Через полчаса она возвращается – в ночной рубашке и розовом полотенце, обернутом вокруг головы.

– Ну уж эта Адель, – говорит она и встряхивает увенчанной тюрбаном головой.

Похоже, она не хотела выплескивать на мужа все накопившееся за день раздражение, но в конце концов не выдержала. В том, что она испытывает потребность излить свое раздражение в отношении Адели, нет ничего странного. Такая потребность возникает у нее регулярно, приблизительно один раз в месяц.

Фатима садится в кресло у окна рядом с Мансебо, который невозмутимо вращает большими пальцами. Время от времени он бросает взгляд на дом напротив. Не говоря ни слова, Фатима кладет ноги мужу на колени, и Мансебо понимает, что настало время массажа. Этот ритуал они исполняют, когда Фатима уже не в силах сдерживать то, что накопилось в ее душе. Каждое прикосновение к ногам – повод для очередного словоизвержения.

– Сегодня она получила изрядную взбучку.

Мансебо сосредоточенно массирует большой палец.

– Кто?

Вопрос этот излишний и праздный, ибо Мансебо прекрасно понимает, кого имеет в виду Фатима. Понятно, что это Адель, но ритуал требует, чтобы Мансебо притворился непонимающим.

– Адель, кто же еще!

Мансебо кивает, не нарушая заведенный обычай.

– Она страшно избалована. Я вожусь в доме с утра до вечера как проклятая, а что, собственно говоря, делает она? Сидит со своими книжками и все время жалуется. Нет, это же надо, какая жена досталась бедняжке Тарику. Он заслуживает лучшего, ты так не думаешь?

– Да, наверное.

Меняя ногу, Фатима показывает мужу, что первая половина спектакля окончена. Обычно эта половина очень короткая, но весьма интенсивная.

– Какое здесь может быть «наверное»? Тарик заслуживает лучшей женщины. Она нехороший человек, эта Адель, совсем нехороший.

– Но, несмотря на это, ты каждый день с ней завтракаешь.

Мансебо не смог удержаться. Слова слетели с его уст, и это было уже нарушение массажного ритуала.

Фатима убирает ногу и во все глаза смотрит на мужа, а потом театрально закатывает к потолку глаза.

– Зачем ты это говоришь? Кто тебе это сказал? Да, такое случается, но очень и очень редко.

На какое-то мгновение Мансебо теряется, не зная, чему верить. Маловероятно, однако, что Амир солгал. Не лгал и булочник. Если добавить к этому, что он сам лично два раза видел, как она вприпрыжку бежит в магазин, то доказательного материала у него больше чем достаточно.

«Почему она так бурно реагирует на мои слова?» – думает Мансебо и не знает, что ему теперь говорить или делать.

– Ты что, на самом деле думаешь, что у меня есть время, желание, а главное – силы проводить с ней каждое утро? У меня масса других дел. Ты что, считаешь, что твоя одежда стирается сама? По-твоему, я провожу время так же, как Адель? Еще чего!

Фатима пугает Мансебо так, как напугал его Тарик после телефонного разговора. «Во что я влип?» – думает Мансебо.

* * *

Поезд метро остановился в туннеле. Из репродукторов раздался громкий неразборчивый голос. Пассажиры смотрели друг на друга, словно ища объяснения остановки. Может быть, кто-то забыл сумку, которую надо проверить, может быть, возникли технические проблемы или кто-то бросился под поезд. Я поняла, что опаздываю, и почувствовала волнение. Я утратила свой парижский «нерв», без которого трудно выжить в нашем городе. Этот нерв напоминает о том, что в некоторых ситуациях нельзя ничего поделать – вообще ничего – и поэтому не надо дергаться и изводить себя.

За время моего отсутствия пришли два письма. Это удивительно, если учесть, что я опоздала всего на полчаса. В свою очередь, это заставило меня подумать о том, что кто-то должен контролировать мою работу. Я сознательно задержала передачу одного письма, ожидая, что сейчас письма посыплются градом, но этого не произошло.

Я закончила статью о парижских виноградниках и хотела уже приступить к следующей, как вдруг услышала, как кто-то откашливается за дверью. Я повернулась на крутящемся стуле и посмотрела на дверь, но за жалюзи никого не было. Я неторопливо закрыла компьютер и медленно направилась к двери. На моем лице непроизвольно появилась улыбка, словно я собиралась кого-то приветствовать, хотя на самом деле мне стоило бы опасаться посетителей. У лифтов не было ни души, и я не спеша пошла по коридору. Квартира бывшего владельца компании оказалась огромной. Это я выяснила, обойдя ее кругом. Вернувшись к своей конторе, я обнаружила, что дверь приоткрыта. Я помнила, что, уходя, закрыла ее, и поэтому в нерешительности остановилась. Сердце забилось сильнее, но я все же открыла дверь. В конторе стоял какой-то мужчина. Видимо, он прошел через другой холл, и мы разминулись, обходя этаж. Мужчина окинул меня взглядом, и я задержалась в коридоре.

– Здравствуйте, – сказал он и направился ко мне.

– Чем могу быть вам полезна, месье?

Гостеприимная улыбка исчезла с моего лица.

– Да, вы действительно можете помочь. Мне назначена встреча с человеком по фамилии Туссен. Я позвонил ему, мы договорились о встрече, но связь прервалась, однако он успел сказать, что находится наверху… Я приехал на лифте на верхний этаж, но оказалось, что здесь пусто и никого нет… если, конечно, не считать вас. Странно, что здесь никого нет. Обычно руководство всегда занимает верхние этажи.

– Компания большая, и я не знаю месье Туссена. Этот этаж фирма не использует.

– То есть вы здесь одни? Какая роскошь!

– Нет, я его тоже не использую. Мне просто надо закончить работу с документами, а потом отдохнуть.

Я овладела ситуацией и в конце концов вывела мужчину в лифтовый холл.

– Я понял, что мне надо спуститься вниз, но не знаю, на каком этаже надо остановиться.

– Спуститесь на первый этаж и обратитесь к секретарю в приемной. Она вам поможет.

Мужчина молча кивнул и пошел к лифту. Я посмотрела ему вслед и увидела, что он лихорадочно набирает номер.

Стул противно заскрипел, когда я села. Мне показалось, что из меня выпустили весь воздух.

Я быстро проверила почту и принялась писать статью для вечерней газеты, взяться за которую согласилась только из-за крупного гонорара. Если бы не деньги, то мне следовало бы сказать «нет». Потом у меня в глазах, в уголках, появилось мерцание, которое, как я знала, сейчас распространится на все поле зрения. Последний приступ мигрени был у меня четыре месяца назад.

В начале приступа меня всегда охватывает паника. Потеря зрения, даже частичная, делает человека слабым и беззащитным, несмотря на то что это всего лишь предвестник, который быстро проходит. Чудовище боли посылает своего почтового голубя, чтобы предупредить о скором приходе. Инстинктивно я понимала, что мне надо как можно скорее ехать домой. Я попыталась позвонить бывшему мужу, но он был недоступен. До конца рабочего дня оставалось еще два часа, но я не могла остаться. Я боялась за себя, боялась боли, рвоты, слепоты.