Книга Гений - Мари Лу

Джун кивает. Она перебирает что-то пальцами, я приглядываюсь — колечко из скрепок. Она словно набирается у него сил.

— Будь добр, расскажи что-нибудь.

Ее глаза полуоткрыты, хотя я и вижу: она борется с желанием их закрыть. Она говорит очень тихо, и мне приходится наклонять ухо к ее рту.

— О чем? — спрашиваю я, исполненный решимости не допустить, чтобы она потеряла сознание.

— Не знаю.

Джун чуть поворачивает голову, чтобы видеть меня. Помолчав немного, она сонным голосом говорит:

— Расскажи о своем первом поцелуе. Как это было?

Ее вопрос поначалу смущает меня — ни одной девчонке прежде не нравилось, если я заговаривал о других своих пассиях. Но потом я понимаю: Джун не такая, как все, возможно, она хочет использовать ревность, чтобы не уснуть. Не могу сдержать улыбки — она чертовски умна.

— Мне было двенадцать, — тихо начинаю я. — А девушке шестнадцать.

Джун настораживается:

— Ты, наверно, соловьем заливался.

— Может быть, — пожимаю я плечами. — Тогда я был неловкий — раза два меня чуть не убили. В общем, она работала на пристани в Лейке вместе с отцом. Она меня поймала, когда я пытался своровать еду из их ящиков. Я уговорил ее не сдавать меня властям. А еще в качестве компенсации она отвела меня в одну темную улочку около воды.

Джун пытается рассмеяться, но ее попытка заканчивается приступом кашля.

— И там она тебя поцеловала?

— Можно и так сказать, — усмехаюсь я.

Она удивленно поднимает брови, и я воспринимаю это как хороший знак. По крайней мере, теперь она в сознании. Я склоняюсь над ней, прикладываю губы к ее уху. От моего дыхания колышутся ее волосы.

— Когда я впервые тебя увидел — ты тогда вышла на бой против Каэдэ, — я подумал: вот самая красивая девчонка в мире. Я мог без конца смотреть на тебя. Когда я поцеловал тебя в первый раз…

Воспоминание переполняет меня, застает врасплох. Я вижу все до последней детали. Этого почти достаточно, чтобы прогнать навязчивый образ Президента, притягивающего к себе Джун.

— Так вот, именно тот поцелуй можно считать моим первым.

Даже в темноте я вижу тень улыбки на ее лице.

— Да. Заливаешься соловьем.

— Любимая, разве я тебе когда-нибудь лгал? — обиженно хмурюсь я.

— И не пытайся. Я тебя насквозь вижу.

— Справедливо, — тихо смеюсь я.

Наш разговор кажется шуточным, почти беззаботным, но мы оба чувствуем напряженность. Попытку забыть, скрыть. Последствия того, что никто из нас не может исправить.

Мы медлим еще несколько минут. Потом я собираю вещи, осторожно поднимаю ее и продолжаю наш путь по туннелю. Руки мои теперь дрожат, дыхание рваное. Никакого убежища впереди. Несмотря на влагу и холод в туннеле, я потею, как в разгар лос-анджелесского лета. Я все чаще останавливаюсь. Наконец делаю привал в сухом месте. Опустив Джун, я откидываюсь к стене.

— Передохну немного, — успокаиваю я Джун, давая ей воды. — Думаю, мы почти пришли.

Я уже говорил, что она очень чутка ко лжи.

— Мы не можем идти дальше, — слабым голосом говорит она. — Отдохнем. Тебе не выдержать еще один такой час.

— Туннель ведь должен где-то кончиться, — отмахиваюсь я от ее слов. — Мы, вероятно, уже прошли линию фронта, а значит теперь мы на территории Колоний.

Я замолкаю — эта мысль приходит одновременно со словами, по спине бегут мурашки. Территория Колоний.

И словно в ответ откуда-то снаружи доносится звук. Его источник высоко над нами. Я замолкаю. Мы прислушиваемся некоторое время, и вскоре звуки возвращаются — жужжание, рев, приглушенные толщей земли. Издает их какой-то крупный объект.

— Воздухолет? — спрашивает Джун.

Все стихает, но в туннель проникает ледяной ветер. Я поднимаю взгляд. Усталость настолько одолела меня, что раньше я не заметил, но теперь вижу крохотную прямоугольную щелку света. Выход на поверхность. Их тут несколько, расположены на потолке через неравные промежутки; возможно, мы уже некоторое время идем под ними. Я тяжело встаю на ноги, поднимаю руку и провожу пальцами по кромке щели: ровный, холодный металл. Я осторожно нажимаю.

Металл подается. Я нажимаю сильнее и сдвигаю его в сторону. Хоть я и чувствую, что снаружи ночь, на поверхности свет гораздо ярче, чем мы видели в последние несколько часов, и я зажмуриваюсь. Мне требуется секунда, чтобы понять: что-то холодное и светлое мягко падает на лицо. Я отмахиваюсь, не соображая, что происходит, и тут понимаю: это же снег. Сердце бьется чаще. Задвинув металлическую заслонку до упора, я стаскиваю с себя республиканскую военную форму. Будет смешно, если при первом шаге на эту землю обетованную меня пристрелят.

Раздевшись до рубашки и жилета, я подпрыгиваю, хватаюсь за края отверстия. Руки у меня дрожат, но я подтягиваюсь, чтобы увидеть, где мы. Какой-то темный проход. Никого поблизости. Я спрыгиваю вниз и беру Джун за руки, но она снова впадает в сон.

— Не засыпай, — шепчу я, поднимая ее на руки. — Сможешь подтянуться?

Джун выпутывается из одеяла. Я опускаюсь на колени и помогаю ей забраться мне на плечи. Ее мотает, она тяжело дышит, но все же ей удается выбраться наружу. Я лезу за ней, держа под мышкой одеяло, и одним рывком поднимаюсь наверх.

Мы оказываемся в темной, узкой улочке, похожей на ту, с которой спустились в туннель, и на секунду я даже думаю, что мы в Республике. Вот было бы дело. Но проходит немного времени — и я понимаю: нет, никакая это не Республика. Занесенная снежком ровная дорога аккуратно вымощена плиткой, а стена дома усыпана яркими постерами с улыбающимися солдатами и веселыми детьми. В углу каждого постера — символ, через несколько секунд я узнаю его. Золотая, похожая на сокола птица. Дрожа от возбуждения, я понимаю: копия этой птицы вычеканена на моем медальоне.

Джун тоже обращает внимание на плакаты. Глаза ее широко открыты и мутноваты от жара, дыхание туманными облачками вырывается изо рта. Вокруг нас нечто похожее на казармы, сверху донизу они обклеены одинаковыми яркими постерами. Фонари выстроились по обе стороны дороги ровными рядами. Отсюда, наверное, питаются электричеством туннели и подземные убежища. Холодный ветер бросает снег в наши лица.

Вдруг Джун хватает меня за руку. Дыхание у нее перехватывает. Одновременно перехватывает и у меня.

— Дэй… там.

Она прижимается ко мне, ее трясет, но я не могу понять: то ли от простуды, то ли от того, что она видит.

Впереди, выглядывая между казармами, простирается город: высокие сверкающие небоскребы пронзают низкие тучи и завесу снежка, каждое здание сияет прекрасным голубоватым светом, льющимся почти из каждого окна каждого этажа. На крышах зданий рядами стоят истребители. Весь город — праздник света. Я крепче обнимаю Джун. Несколько секунд мы просто стоим на месте, не в силах пошевелиться. Все именно так, как говорил отец.