Книга Империя Четырех Сторон - Андрей Цаплиенко

Такие жезлы были в каждой из четырех провинций Тавантинсуйу. Конечно, упрощенные, имевшие не совсем полный набор знаков. А полный существовал только в одном экземпляре.

Индеец вздохнул:

– Но главный жезл всегда находился в руках у одного человека – Великого Инки. Именно у него был апикайкипу, с помощью которого открывались все замки на единственных закрытых дверях империи – дверях, ведущих к знанию.

Пачакути Юпанки был 9-м правителем Тавантинсуйу. Правил с 1438 по 1471 год. Великий Инка Пачакути присоединял к империи новые земли и довел до совершенства систему управления страной. Пачакути – это прозвище, в переводе с кечуа оно означает «Человек, изменивший мир». Считается, что затерянный город Мачу-Пикчу был построен именно при нем

Индеец еще раз взял в руки плот:

– Вот он плывет в чужие края. Без оружия, но с ключом к знаниям. Это Пачакути. Великий Пачакути, который предпочитал не воевать, а просвещать. Он был победителем… из-за которого мы… все вам, чужеземцам… проиграли… И теперь спасти нас может только великая жертва. Человеческая.

Индеец все говорил и говорил:

– Он построил империю на знании, а не на страхе. Его потомок, которого вы казнили, Атауальпа, вовремя опомнился и дал нам возможность восстановить наши исконные традиции, на которые Пачакути наложил запрет. Мы снова могли говорить открыто о наших истоках. Мы опять стали приносить жертвы во имя единства нашей страны. И она опять стала единой – потому что мы съедали сердца погибших врагов на глазах врагов живых. И они становились… нет, не друзьями, конечно, но послушными и дружелюбными. Мы могли бы легко вас, испанцев, победить в бою… если бы наша армия хотя бы наполовину состояла из «людей, верных крови». Но нас еще мало. И у нас больше нет знания. Мы не знаем, где находятся тайные склады с оружием, где спрятаны запасы продовольствия, какие технические новшества готовили строители наших городов. И – что, возможно, интересует лично вас, – где находятся запасы того металла, частицей которого имел неосторожность поделиться с вами несчастный Атауальпа.

– Так он говорил правду?! – не удержался от восклицания Писарро, и сердце Висенте, которое начало было возвращаться к прежнему ритму, снова застучало, как кузнец по наковальне.

– Да, дон Франсиско, и еще раз «да». Но теперь мы не враги больше. В моей руке нет ни копья, ни камня, ни пращи. И я протягиваю ее вам.

Индеец протянул командору свою коричневую руку. Тот смотрел на нее с подозрением.

– А чего ты хочешь от меня? – спросил Писарро.

– Вы хотите золото, еще больше золота, правильно?

– Правильно.

– А для чего оно вам? Чтобы купить короля вашей страны?

– Считай, что так.

– Для чего?

– Чтобы стать первым там, где я имел счастье родиться последним, без прав на родной дом, на отца и даже на имя, которое ношу, как доспехи. Его тяжесть давит, но оно защищает от ударов судьбы.

– Я предлагаю вам больше. Вы будете первым… во всем мире. Перед вами будут преклоняться народы нашей империи и вашей, и десятков других, если они есть за великим морем.

Писарро смотрел на гостя, как на сумасшедшего. «Что он несет? Власть над миром? Какая чушь. Но, впрочем, судя по всему, казненный Атауальпа не соврал насчет золота. Может, и этот дикарь не врет?»

– Я буду сеять страх и получу ключ к знанию. Страх и знание помогут добраться до золота. Страх, знание, золото – это даст неограниченную власть. И мы построим новую Тавантинсуйу! Империю Четырех Сторон! Империю для всех народов, какие только есть на этой стороне океана и на той!

– И кто же будет ее императором?

– Вы, дон Писарро.

«Что это, я не ослышался?» – подумал конкистадор.

– Вы, дон Писарро.

Командор взглянул снова на протянутую ладонь. Хлопнул об нее своей и почувствовал, что рука у гостя, несмотря на небольшой размер, довольно крепкая.

Великий Инка Виракоча, 8-й правитель Тавантинсуйу. Он сумел преодолеть первый кризис инкской империи, разразившийся за сто лет до прихода испанских завоевателей. А изначально имя «Виракоча», согласно мифологии народов, населявших Страну Четырех Провинций, носил сотворитель мира, который вместе со своей женой Мама-Коча родил Килья (Луну) и Инти, то есть Солнце, и затем почему-то устроил потоп на Земле. Только когда сошла вода, наступили благодатные времена

– Хорошее предложение. Не могу не согласиться.

Он хотел было отпустить ладонь гостя, но передумал и сжал ее настолько сильно, насколько мог. Человек в длинном пончо даже не поморщился от боли, которую наверняка испытывал.

– А какую роль ты себе уготовил в этом новом мироустройстве? – вопрос Франсиско задал с подвохом.

– Вторую. И мои потомки, и потомки моих потомков всегда будут при ваших потомках, и потомках их потомков, вторыми. Лучше быть вторым при Великом Императоре, чем первым в голодной деревне. Но нужны жертвоприношения… Много… их… надо.

Дон Франсиско Писарро взял в руки плот, который только что поставил на слитки человек в пончо. Он еще хранил тепло руки гостя, но быстро его терял и становился холодным на ощупь. И он вдруг сообразил. Ах, как же догадлив был неграмотный дон Франсиско Писарро! Это было то самое ощущение, которое он уловил в начале разговора, но не мог найти ему объяснения. Теплое золото становилось холодным. И он догадался.

– Тебе нужны жертвы? Так вот она, первая. За этой горой металла. Делай с ним, что хочешь!

И монах, перед тем, как встретиться глазами со взглядом индейца, лишь успел помолиться.

Семнадцать. Год в сельве

Они уже целый год были вместе. И ни разу за это время они не сказали друг другу ни одного обидного или злого, полного раздражения слова. Все их слова были полны любви и нежности. В общем, Вадим и Кирсти были счастливы. Их счастье просыпалось с первыми лучами рассвета, но так и не засыпало на закате, а ожидало, пока сначала не заснут эти двое. Кстати, о закатах в здешних краях Вадим написал в своем дневнике: «Солнце садится настолько внезапно, что кажется, чья-то рука выключает освещение, и влажная сельва проваливается в сон, как утомленная любовью женщина». Он снова начал писать в свой дневник. По странному стечению обстоятельств, истрепанная тетрадка случайно уцелела во время его странствий по пустыне, и он, прочитав собственные письмена, решил описывать и дальше все свои мысли, чувства и события.