Книга Андрей Курбский - Александр Филюшкин

Затем его имя на несколько лет исчезает из разрядов, и вновь мы видим Д. И. Курлятева первым воеводой передового полка в мае 1548 года. В марте 1549 года по «казанским вестям» он уже командовал полком правой руки. Осенью этого года он был оставлен на Москве вместе с Владимиром Старицким и другими боярами во время отъезда царя. В дни «Казанского похода» 1552 года Курлятев служил в Новгороде, в 1553 году переведен в Казанскую землю вторым воеводой большого полка.

Известно несколько случаев участия князя в государственных делах. 18 января 1555 года Курлятев присутствовал на заседании комиссии, принявшей приговор о татебных делах. 5 мая 1555 года боярам Д. И. Курлятеву и И. М. Воронцову, казначеям Ф. И. Сукину и X. Ю. Тютину было поручено контролировать исполнение указа о сыске долгов. В июле 1555 года при выходе на Коломну Курлятев входил в свиту царя. В октябре 1555 года он – второй воевода большого полка на южных рубежах. В июне 1556 года князь вновь в свите царя выходил к Серпухову, в 1557 и 1558 годах вместе с И. Д. Вельским командовал обороной южных границ, являясь вторым воеводой большого полка.

В 1559 году князь оказался воеводой Юрьева-Ливонского, то есть фактически – наместником завоеванных прибалтийских земель. При несостоявшемся в 1559 году выходе Грозного на Оку, согласно разрядам, Курлятева планировали оставить на Москве. В 1560 году боярин был сперва назначен первым воеводой в Туле, потом вторым воеводой большого полка и, наконец, – первым воеводой в Калуге, то есть главнокомандующим вооруженными силами на южной границе.

В 1562 году Курлятев был назначен воеводой в Смоленск. Дальнейшие события не совсем ясны. Власти обвинили его в попытке бегства в Литву (этакий предшественник Курбского). Князь же оправдывался, что он просто заблудился в незнакомой местности и «поехал не той дорогой». Трудно сказать, кто был прав. В 1562 году, на волне военных успехов России, когда, казалось бы, Великое княжество Литовское будет вот-вот сломлено, бегство туда выглядит способом изощренного самоубийства. Под прифронтовым Смоленском же любая дорога могла вести «не туда», и сфабриковать ложное обвинение было нетрудно. С другой стороны, кто его знает, что происходило в боярских головах в 1562 году...

29 октября 1562 года Иван IV «...положил свою опалу на боярина на князя Дмитрия Курлятева за его великие изменные дела, а велел его и сына его князя Ивана постричь в чернецы и отослать на Ковенец в монастырь под начало, а княгиню князя Дмитрия Курлятева и двух княжен велел постричь... а, постригши их, велел везти в Каргополь в Челымский монастырь».

На этом сведения о Курлятеве обрываются. Суть упреков в его адрес со стороны царя понять трудно. За ними стоят какие-то психологические комплексы и тщательно скрываемые личные обиды мнительного царя. Следов же политической деятельности Курлятева, которую царь мог счесть «изменной», не обнаружено.

А что же царь считал изменой помимо «кичливости»? Можно ли реконструировать конкретные исторические эпизоды, в которых Курбский «со товарищи» провинились перед царем?

Самым ярким из них является, наверное, обвинение в заговоре с целью свержения Ивана Грозного в марте 1553 года. Об этих событиях нам известно из трех источников: Первого послания Грозного (1564) и двух приписок к летописи – Лицевому летописному своду, сделанных в 1570-е годы.

Согласно сведениям Первого послания Грозного, главными заговорщиками якобы выступили соратники Курбского А. Ф. Адашев и Сильвестр, хотевшие, «как Ирод», погубить царского сына царевича Дмитрия и возвести на престол двоюродного брата царя князя Владимира Андреевича Старицкого.

Согласно приписке к летописной статье под 1553 годом, 1 марта 1553 года Иван IV заболел. В его ближайшем окружении недуг сочли смертельным, и дьяк И. М. Висковатый «воспомяну государю о духовной». По завещанию Грозного, престол должен был отойти младенцу, царевичу Дмитрию, который был еще в пеленках. Приписка указывает, что среди бояр возник раскол: часть безоговорочно присягнула Дмитрию, некоторые колебались. Несколько членов думы открыто заявили, что не хотят следовать воле Ивана IV, ибо присяга Дмитрию-младенцу фактически означает на многие годы регентство Захарьиных-Юрьевых (как ближайших родственников его матери, Анастасии).

1 марта присягнули бояре И. Ф. Мстиславский, В. И. Воротынский, И. В. Шереметев-Большой, М. Я. Морозов, Д. Ф. Палецкий, Д. Р. и В. М. Юрьевы, дьяк И. М. Висковатый, к вечеру – думные дворяне А. Ф. Адашев и И. М. Вешняков. Под предлогом болезни от присяги уклонились боярин Д. И. Курлятев и печатник Н. А. Фуников-Курцев. Последние двое и боярин Д. Ф. Палецкий начали двойную игру и стали подбивать князя Владимира Андреевича воспользоваться случаем и занять престол. Намерения заговорщиков были, несомненно, «изменными» по отношению к Ивану IV и Дмитрию, хотя понятно и их желание передать престол не младенцу, а взрослому человеку, доказавшему, по крайней мере, свою воинскую храбрость.

Владимир собрал свой двор и одаривал дворян деньгами. Увидев в этом недвусмысленное стремление к перевороту, бояре перестали допускать князя к постели больного государя. На сторону Старицкого, согласно приписке, перешел священник Сильвестр. Автор интерполяции здесь помещает рассказ об узурпации Сильвестром всей власти в государстве, называет его главным советником и вдохновителем действий Владимира Андреевича. Требования священника допустить князя к царю были отвергнуты, «и с той минуты была вражда между боярами и Сильвестром и его советниками».

2 марта в Передней избе И. Ф. Мстиславский и В. И. Воротынский приводили к крестоцелованию большую часть Боярской думы. Недовольство при этом выражали боярин И. М. Шуйский (отказался целовать крест в отсутствие государя) и окольничий Ф. Г. Адашев (отец А. Ф. Адашева, будущего знаменитого окольничего). Последний высказал вслух мысль, беспокоившую, видимо, многих бояр: присяга Дмитрию означает переход власти к клану Юрьевых и его лидеру – Д. Р. Юрьеву. После этого заявления «были между боярами брань великая и крик и шум велик и слова многие бранные».

Перед боярами с речью выступил государь. После этого И. М. Висковатый и В. И. Воротынский привели к присяге остальных бояр. Недовольство происходящим проявляли Владимир Андреевич, его мать Ефросинья Старицкая, бояре И. И. Турунтай-Пронский, П. М. Щенятев, С. В. Ростовский, Д. И. Оболенский. 12 марта последними присягнули Д. И. Курлятев и Н. А. Фуников-Курцев. Мятеж завершился[164].

В Синодальном списке, являющемся, как ныне доказано, частью одной с Царственной книгой лицевой летописи о событиях правления Ивана IV, под 1554 годом помещена приписка, совершенно иначе трактующая события марта 1553 года. Согласно ее версии, в 1553 году реального заговора и мятежа не было!

Как утверждает данная интерполяция, в июле 1554 года в Литву попытался бежать боярин С. В. Ростовский. При его поимке и допросе и всплыли подробности, придавшие в глазах мнительного царя событиям 1553 года характер «заговора» и «мятежа». Год назад бояре только обсуждали возможность воцарения Владимира Андреевича, и то, видимо, очень «кулуарно». Никаких отказов от присяги и других мятежных действий у постели больного царя не было. После выздоровления Грозного перепуганные несостоявшиеся заговорщики скрыли свои замыслы, и они всплыли только при допросе под пыткой С. В. Ростовского в 1554 году.