Книга Мед для медведей - Энтони Берджесс

Только одно заставляло Пола проявлять снисходительную доброжелательность к своему неожиданному спутнику – приятная тяжесть в кармане.

Великий русский композитор, не признанный в своем отечестве и всеми гонимый, потому что писал слишком хорошую музыку, породил на свет этого отпрыска – свое величайшее творение. А как его (композитора) любил Роберт!

– Я не понимаю, – сказал он Мэдоксу, – откуда у него деньги? Насколько я понимаю, он как раз едет к деньгам. У знаменитого папаши наверняка припрятаны немалые суммы в западных банках. Но как он раздобыл деньги здесь?

– Они их умеют находить, – вздохнул Мэдокс, – вы бы удивились, узнав, как эти нищие пролетарии умеют быстро обзаводиться деньгами, если приложат к этому определенные усилия. Иногда, правда, они предлагают не деньги, а свое имущество. Зачастую у них есть неплохие дачи или произведения искусства. Не поверите, но нам однажды пытались навязать настоящий боевой самолет, «МиГ», кажется. Но мы не стали связываться. Слишком рискованно. Когда они начинают торговаться, мы обычно задаем только один вопрос: «А сколько, по-вашему, стоит свобода?» Это их сразу приводит в чувство.

– А кого-нибудь ловили? – с замиранием сердца спросил Пол.

– Вы бы лучше занялись друг другом, голубки, – повысил голос Мэдокс. – Кстати, вы уж не обессудьте, что обошлось без свадебного пирога, но так уж повелось, что все иметь невозможно. Кстати, вы отплываете в десять. Я заказал для вас машину. Взяточничество, кругом взяточничество! Пришлось переплатить десять рублей! Коррупция погубит эту страну.

– Пойдем, дорогая, – проворковал Пол, протягивая свою узкую, женственную руку навстречу рабочей лапе молодого Опискина. – Боже мой, – вздохнул он, – где же кольцо?

– Я никогда и не утверждал, что безупречен, – вздохнул Мэдокс, – я тоже человек и могу что-то забыть. Ну ничего, сейчас что-нибудь придумаем. Снимем с занавески? Нет, не подойдет. На столе должны быть кольца для салфеток… Нет, тоже великовато. Пожалуй, выход один – найти кусочек фольги.

Немного поколдовав, Мэдокс обернул толстый и волосатый палец Опискина-сына полоской фольги.

– Ну а теперь, – торжественно объявил он, – вам следует попрощаться со стариной Доком.

«Невеста» Пола неуклюже открыл толстыми пальцами пудреницу, мазнул пуховкой по мясистому носу и убрал ее. Затем он, желая доказать свою полезность, легко подхватил оба чемодана – свой собственный и Пола.

– Так не пойдет, – запротестовал Пол, украдкой разглядывая своего спутника. Это был неплохо сложенный, хотя и слишком крупный юноша двадцати шести лет от роду (правда, теперь, согласно паспорту, он, то есть Белинда, вплотную приблизился к сороколетнему юбилею). Жене Пола удалось здорово помолодеть и прибавить в весе, питаясь отличными советскими продуктами. Опискин широко шагал немного впереди, зажав под мышкой сумочку. Голову он повязал шелковым шарфом, купленным Полом в Копенгагене для жены.

– Теперь я вижу, – вполголоса сказал Пол Мэдоксу, – что в моем согласии на это мероприятие имеется немалая доля героизма.

Док гордо восседал в кресле. Грива седых волос, слегка отливающих голубизной, была аккуратно расчесана, глаза блестели, словно только что закапанные декседрином. Его ноги снова были надежно укутаны пледами, шея и грудь покрыты роскошной шалью. Вопрос пола так и остался открытым. Пол уже совсем было решился спросить об этом самого Дока, но в последний момент передумал. Любое человеческое существо имеет право на свои маленькие секреты.

– Благословляю вас, дети мои, – торжественно заявил Док, – пусть ваш союз будет долгим и счастливым и даст многочисленное потомство. – Пол так и не смог припомнить, откуда Док взял эту цитату. – Мэдокс и я чрезвычайно сожалеем, что не сможем проводить вас, потому что сегодня вечером мы устраиваем здесь большой прием, по я искренне надеюсь, что вы за это на нас не в обиде. И последнее, что я хотел сказать: с сегодняшнего вечера «Англорусс» прекращает свое существование. Оповещать широкую общественность об этом я не буду. Мы уйдем тихо и спокойно, без шумихи. Мы здесь уже сделали все, что могли. Нас будут помнить многие.

– Если позволите, Док, – вмешался Мэдокс, – я бы хотел сказать: не будьте слишком жестоки с ними сегодня, не стоит слишком много говорить о пьяных крестьянах и разлагающихся на полях трупах коров. Ваши гости опять обидятся.

– Ерунда, – отрезал Док, – им нравится, когда их оскорбляют. Они даже ждут представителя цивилизованного Запада, который приедет и отругает их за глупость. Уж поверьте моему опыту, Хасси, эта их система – не слишком удачный эксперимент. И не более того. Она рано или поздно умрет. Самоликвидируется. Россия очень велика. Она гораздо больше, чем об этом кричат ее бездарные профсоюзные боссы. А об истинном величии русской души вы и представления не имеете. И я ни минуты не сомневаюсь, что в глубине души русские понимают, что слова, подобные моим, хотя и могут на первый взгляд показаться излишне язвительными и жестокими, на самом деле идут от чистого сердца, согретого большой и настоящей любовью к этим людям. И это вовсе не завывание капиталистических шакалов. Как вы думаете, почему они читают из наших газет только «Daily Worker»? He знаете? Чтобы посмеяться. На деле они ни в грош не ставят наших коммунистов и уважают только образ английского аристократа. Да, еще одно…

– Лучше давайте я провожу эту парочку вниз к машине, – перебил Мэдокс, – иначе они рискуют опоздать к отплытию. Осталось не так много времени.

– Очень хорошо, – не стал спорить Док, – мы с вами еще обязательно поговорим, Хасси, я в этом уверен. Не знаю, где и когда, но наши пути непременно пересекутся. А теперь прощайте.

Слова прощания звучали необыкновенно торжественно, словно были произнесены в церкви с алтаря. Юный Опискин определенно забеспокоился. Судя по его растерянной физиономии, если бы не слишком узкая юбка, он бы непременно преклонил колени, чтобы получить благословение. Пол и его жена, в сопровождении Мэдокса, на цыпочках покинули комнату.

В отель уже начали прибывать гости на устраиваемый «Англоруссом» торжественный прием. Толстый мужичок в голубой форме окинул мощную фигуру молодого Опискина плотоядным взглядом. Тот глупо хихикнул. Ему было строго-настрого приказано открывать рот только для того, чтобы улыбаться. Молодой Опискин был удивительно малообразован, тем более для сына великого музыканта. Он говорил только на одном языке – русском, да и то неграмотно.

На улицы Ленинграда уже опустилась благословенная темнота. Редкие трамваи, звеня, катили по Невскому проспекту.

– Вот мы и пришли, – сказал Мэдокс, указав на ожидающую машину.

Водитель выглянул из окошка и заулыбался. У него было лукавое выражение лица человека, никогда не упускающего свой шанс.

– Этому проныре уже заплачено, – неприязненно проговорил Мэдокс, – больше ему ничего не давайте.

Затем Мэдокс с чувством пожал руку Пола.

– Прощайте, мой добрый друг. Я непременно напишу вам. Кстати, меня зовут Арнольд.