Книга Август - Жан-Пьер Неродо

Он действительно проделал все это очень умело, однако за его поездкой стояли причины куда более веские, чем просто желание датъ предлог посудачить о своей персоне. Август чувствовал настоятельную потребность своими глазами увидеть, что творится в западных провинциях, в частности, на левом побережье Рейна, по которому проходила граница империи, находившаяся под постоянной угрозой набегов со стороны германских племен, населявших правое побережье.

Целых три года Август бороздил просторы восточных владений империи. Галлами в то время правил некий Лициний, захваченный в рабство Юлием Цезарем и потом им же отпущенный на волю. Август назначил его прокуратором Галлии и посадил править в Лугдуне (ныне Лион). Этот человек откровенно злоупотреблял своим положением и безжалостно грабил подчиненное ему население. Дошло до того, что он приказал удлинить год на два месяца, чтобы собрать побольше налогов. Августу стало об этом известно, но Лициний оказался не так прост. Пригласив Августа к себе, он продемонстрировал ему огромные богатства, конфискованные, как он утверждал, с единственной целью — помешать кому бы то ни было использовать их на организацию мятежа против римлян. Август не только согласился с этим явно надуманным объяснением, но и, по всей видимости, принял в дар часть награбленной добычи[171].

Конечно, сам он никакого преступления этим не совершил, но своим попустительством укрепил позиции бессовестного прокуратора. Очевидно, он рассудил, что ему выгоднее числить его в рядах друзей, чем врагов. Даже не одобряя методов, которыми тот действовал, он с присущим ему прагматизмом поддержал его в качестве гаранта мира и спокойствия в этой провинции. В Галлии и в южной Испании он основал несколько новых колоний и изменил статус некоторых из уже существовавших, возникших еще при Юлии Цезаре. Благодаря ему и появились тогда на карте существующие и поныне города Экс, Арль, Оранж, Везон.

Во время поездки Август смог в полной мере оценить высокие достоинства своих пасынков — Тиберия и Друза, которые командовали римскими войсками в стычках с германцами. Их подвиги воспела и официальная пропаганда, представление о тоне которой дают оды Горация. Сравнивая Друза с орлом и львом одновременно, он писал («Оды», IV, 4, 22–36):

Откуда навык этот, неведомо, Но весть правдива: лютых винделиков, Непобедимых в дни былые, Юный воитель разбил в сраженье!

Ясна им стала мощь добродетели, Возросшей в доме, ларами взысканном; И ясен смысл заботы отчей Августа о молодых Неронах!

Отважны только отпрыски смелого; Быки и кони силу родителей Наследуют, смиренный голубь Не вырастает в гнезде орлином.

Ученье — помощь силе наследственной, Душа мужает при воспитании, Но если кто прельщен пороком — Все благородное в нем погибнет[172].

Расписывая победы, одержанные Друзом над ретийцами и винделиками, Гораций не забывает отдать должное и Августу, который, воспитывая своих пасынков в доме, «ларами взысканном», сумел отшлифовать их врожденные таланты. Далее следуют рассуждения морального характера, напоминающие читателю, что именно Августу принадлежит заслуга восстановления нравственных ценностей.

Рассказывая о дальнейших боевых успехах Друза и Тиберия, Гораций с еще большим усердием восхваляет Августа (IV, 14, 1–6):

Какою в камень врезанной надписью Смогли б сенат и римские граждане Тебя достойно возвеличить, Гордость народа, великий Август, В краях подлунных между владыками Себе величьем равных не знающий![173]

Итак, все свои подвиги Друз и Тиберий совершили исключительно благодаря Августу и под сенью его благодатного могущества.

Свою последнюю оду Гораций, не в силах следовать совету Аполлона, призывающего поэта отказаться от воспевания военных подвигов, превращает в настоящий гимн во славу Августа (IV, 15, 4–24):

В твой век, о Цезарь, Тучнеют нивы, солнцем согретые, Знамена дремлют в храме Юпитера, Забыв парфянский плен позорный; Долго пустевший приют Квирина —

Святыня снова! Ты обуздать сумел Рукой железной зло своеволия; Изгнав навеки преступленья, Ты возвратил нам былую доблесть.

Она когда-то мощь италийскую — Латинов имя — грозно прославила В безмерном мире: от восхода До гесперийской закатной грани!

Ты наш защитник, Цезарь! Ни гибельной Войны гражданской ужас не страшен нам, Ни гнев, пугаюший меч, чтоб распрю Города с городом вызвать снова!

Твоим законам, Август, покорствуют Дуная воду пьющие варвары, И гет, и сер, и парф лукавый, И порожденные Доном скифы[174].

Завершая сборник, эта ода как бы подводит итог всему, о чем говорил поэт, выделяя главные черты и главные образы нового режима. Присутствуя в каждой точке времени и пространства, Август сумел восстановить и былое процветание, и прежний мир, и старинную мораль.

Впрочем, в 16–13 годах вездесущий принцепс присутствовал в Городе лишь постольку, поскольку его жители помнили, как велик его авторитет. Рим тосковал по Августу, и снова Гораций взял на себя труд выразить нетерпение, ç каким все без исключения ждали его возвращения («Оды»» IV, 5, 1–8):

Отпрыск добрых богов, рода ты римского Охранитель благой, мы заждались тебя! Ты пред сонмом отцов нам обешал возврат Скорый; о, воротись скорей!

Вождь наш добрый, верни свет своей родне! Лишь блеснет, как весна, лик лучезарный твой Пред народами, для нас дни веселей пойдут, Солнце ярче светить начнет[175].

И вот, наконец, настал день 4 июля 13 года, когда Август возвратился в Рим. К жителям города словно вновь вернулась весна. В «Деяниях» Август вспоминает, с какими почестями соотечественники встречали его приезд:

«Когда в год консульства Тиберия Нерона и Публия Квинтилия я возвратился из Испании и Галлии, успешно наведя порядок в этих провинциях, сенат в честь моего возвращения воздвиг на Марсовом поле Алтарь Августова Мира и поручил магистратам, преторам и весталкам ежегодно совершать на нем обряд жертвоприношения». Освящение алтаря состоялось во время игр, включавших гладиаторские бои и навмахию, и сопровождалось великой помпой.