Книга Анабиоз - Алексей Гравицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он ждал, когда я скажу что-то. А я не мог ничего сказать. Не мог сказать «нет», потому что это был мой брат. Не мог сказать «да», потому что…
А он смотрел на меня и ждал…
Ждал.
Ждал!
Я бессильно закрыл глаза. Мир погрузился во тьму. В ушах зазвенела тишина.
— Не здесь, — разорвал эту свистящую тишину голос Антона.
Лязгнуло. Послышались шаги. Зазвучали метрономом, стали удаляться.
Я открыл глаза.
Борис, пошатываясь, шел вдоль дома. Следом твердо вышагивал парень с автоматом. Ствол смотрел в спину Борзого. И каждый его шаг отдавался у меня в груди болью. И не было сил остановить это.
Если бы Борис обернулся. Если бы он только посмотрел на меня…
Но он не обернулся и не посмотрел.
Еще несколько шагов, и мой брат под дулом автомата скрылся за углом дома.
Навсегда.
— Авель, — проговорил спокойный вкрадчивый голос в самое ухо, в самую душу, — зачем ты убил брата Каина твоего?
Я развернулся. Антон был невозмутим, уравновешен и светел. Как всегда.
В глазах потемнело. На секунду мне показалось, что внутри вот-вот что-то взорвется, и я убью Просветленного.
На секунду.
В груди глухо ухнуло. Осечка.
— Пошел ты к ядрене матери! — прорычал я и не узнал своего голоса.
— Ты ведь мог… — начал Антон.
— Пошел ты! — рявкнул я и бросился к Садовому кольцу.
Прочь из переулка.
Прочь отсюда.
Прочь!
Не соображая, выскочил на Смоленский бульвар. Перед глазами поплыло, заволакивая все вокруг мутной пеленой. Показалось, что теряю сознание. Не сразу понял, что это всего лишь слезы.
Споткнулся. Упал на колени, размазывая горячее и влажное по лицу. Хотелось выть, орать, плакать в голос. Но голоса не было.
Меня трясло.
Сколько я сидел так на асфальте посреди Смоленского бульвара, содрогаясь в беззвучном рыдании?
Минуту? Час? Вечность?..
— Он был не прав, — снова врезался в голову спокойный, как айсберг, голос Антона. — Там нет ада. Я был, я знаю. Там то, что у тебя внутри. Если внутри кромешный…
— Заткнись, — просипел я, поднимаясь.
Снова возникло желание убить.
Там нет ада, если ада нет внутри? А откуда этому бородатому знать, что у меня внутри? Да я сам этого до конца не знаю. И это незнание пугает. Может, у меня внутри еще больший ад, чем у Бориса. И сейчас он вырвется наружу без всякого «там». Вырвется и похоронит этого недоделанного Будду.
Я стиснул кулаки.
Антон стоял рядом, спокойный, как танк.
Я почувствовал, что теперь ударю. Кулаком. В лицо. Со всей силы, которой сейчас больше, чем когда бы то ни было. Ударю, а потом буду бить. Долго. Много. В кровавый фарш. Пока хватит сил…
Кто-то мягко взял меня за руку.
Рядом стояла Марта.
— Тихо, Глебушка. Тихо. Идем. Идем отсюда.
Она потянула меня, и я пошел. Спотыкаясь и запинаясь на каждом шагу. Не соображая, куда и зачем иду.
— Идем. У тебя там женщина. Она тебя ждет. Она тебя обязательно ждет, Глебушка. Не может не ждать. Если бы я была на ее месте, я бы ждала. Идем, мой хороший.
Она говорила и говорила. И, кажется, плакала.
Мы шли. Сколько? Не знаю. Наверное, недолго. Впереди знакомо золотился воздух. За этой светлой пеленой высилась готическая громадина МИДа.
— Идем, Глебушка. Идем.
Свет приближался, становился ярче.
— Идем. Тебе надо, надо идти. Тебя ждут.
Стена наливалась силой, светила нестерпимо. Я остановился. Марта стояла рядом и плакала. Улыбалась сквозь слезы, но губы кривились, дрожали.
— Знаешь, что я думаю, Макиавелли? Ни хрена мы не сдохли, — всхлипнула она. — А может, и надо было бы. Как думаешь, что тот мужик увидел?
— Какой мужик? — не понял я.
— Идем. Тебя ждут.
И она шагнула в свет.
Да, меня ждут. Меня ждет Эля. Там, за стеной. Осталось совсем немного.
Я закрыл глаза и пошел вперед. Свет стал нестерпимым, он слепил даже сквозь сомкнутые веки, пронзал насквозь…
А потом вдруг пощадил. Сделался глуше, отступил.
Я огляделся.
Марты рядом не было.
Ад
Золотистая стена света разбивала площадь надвое. Высотка МИДа молчаливой пирамидой возносилась в грозовое небо. Казалось, шпиль вот-вот вспорет слишком низкую тучу, и оттуда ливанет. Но дождя все не было. В воздухе висел приторный запах умирающего лета. Легкий вихрь кружил над ярко-белой «зеброй» газету. Свежую, будто отпечатанную только вчера.
Марты не было.
Она вошла с той стороны, вместе со мной. А с этой не вышла.
У каждого своя стена.
Что ты увидела, непокорная, хрупкая девчонка, так не вовремя научившаяся жалеть и верить? Эти же новенькие машины и нетронутые здания? Этих же темных призраков, стоящих в очереди в кассу за стеклом гастронома, которых вижу сейчас я?
Вряд ли.
Ты шла к другим призракам. К своим. Шла по натянутой до бритвенной остроты струне, ведущей тебя из детства. Вон из скомканного, так толком и не прожитого детства.
Марты больше не было. Точнее, она была, конечно, но уже не рядом, а где-то далеко, за своей персональной стенкой.
Ждать не имело смысла.
Я обогнул блестящую легковушку, припаркованную на пятачке возле выезда на Садовое, и неторопливо пошел по Арбату. Не хотелось оборачиваться, не хотелось смотреть по сторонам, не хотелось думать. Ни о чем. Хотелось идти вперед и просто знать, что каждый шаг немного приближает меня к родному человеку. К Эле.
Строптивая девчонка Марта была чертовски права: меня ждут…
Дверь Макдональдса распахнулась и оттуда выскользнула парочка. Молодой парень с девушкой, под руку. Я, не сбавляя хода, повернул в их сторону, и парочка рассыпалась ворохом янтарных искр. Лишь два темных силуэта еще некоторое время двигались по инерции. Потом исчезли и они.
Четвертый слой. Непостоянный. Лживый.
По-прежнему зверски хотелось есть, но я заставил себя пройти мимо забегаловки. Почему-то не покидала уверенность, что картошка-фри или гамбургер, попробуй только к ним прикоснуться, рассеются золотистым дымом. Ерунда, скорее всего, но проверять желания не возникало.
Интересно, а я для других тут тоже кажусь призраком? А что, если Эля…