Книга Агент полковника Артамонова - Борис Яроцкий

— Я могу командовать армией, — без тени смущения заявил он султану.

Дитрих смело смотрел в глаза наместнику Аллаха. Известный астролог не однажды составлял ему гороскоп. По гороскопу всегда выходило, что самому мудрому под солнцем править империей не только в XIX, но и в XX веке.

— Я принимаю твое заявление, иноземец, — произнес мудрейший после продолжительной паузы.

Присутствующие при этой сцене члены дивана оцепенело молчали.

Султан поставил условие:

— Если ты не одолеешь русских, мы из тебя сделаем шашлык. Согласен?

Ответ был молниеносный:

— Согласен.

— С этой минуты ты турецкий подданный. Имя твое — Мехмет-Али-паша. Запомни.

— Запомню.

— С этого дня ты — главнокомандующий Балканской армией. Да Аллах тебе поможет.

Как было записано в «Хронике дивана», 21 июня 1877 года Мехмет-Али-паша сменил Абдул-Керим-пашу. Новый главнокомандующий сразу же потребовал убрать из правительства своего личного врага военного министра Редиф-пашу, что и было сделано.

Теперь уже не Карл Дитрих (раньше у него была еще одна фамилия, французская: Детруа), теперь уже Махмет-Али-паша выписал из Германии два десятка офицеров немецкого Генштаба. В своем штабе он поставил их на ответственные должности. Так что Дитриху помогал не Аллах, а вот эти опытные военные специалисты, прекрасно знавшие русскую армию.

При штабе турецкой дунайской армии уже служили десять английских офицеров и два офицера из Франции. Французы занимались исключительно разведкой в пользу своего Генштаба, но состояли, как и англичане, на всех видах довольствия у султана. Несколько их лазутчиков были задержаны в расположении русских войск.

На допросе в отделе разведки (допрашивали двое — генерал Скобелев и полковник Артамонов) лазутчики от французов признались, что им была поставлена задача: используя различные товарищества, работавшие на русскую Дунайскую армию, всячески задерживать подвоз войскам продовольствия и фуража.

Когда увели арестованных, оставшись наедине, Михаил Дмитриевич сказал:

— Вот и разгадка, почему некоторые наши офицеры вынуждены за свои личные деньги покупать у населения продукты. Не нужно скрывать, что солдаты голодают, когда по каким-то причинам задерживается подвоз. Спасибо, что они воюют. Да еще как воюют! И тут же чуть ли не молятся на интендантов. А на них надо не молиться, их надо расстреливать. За измену.

— Государю об этих безобразиях докладывали?

— Вы, Николай Дмитриевич, доложите. В ваших руках разведка. Только не согласовывайте с Непокойчицким. Это он, начальник штаба, для снабжения армии нанял эти всевозможные товарищества. Вам это известно?

— Известно.

— А известно вам, кто его одаривает деньгами?

— Не был бы я разведчиком…

— Вот и доложите. Но не через голову главнокомандующего. Иначе вас уберут и не посмотрят на ваши заслуги перед отечеством. Боюсь, что и профессор Обручев в этот раз не защитит.

— Тоже знаю.

Оба грустно улыбнулись. Под впечатлением услышанного от пойманных лазутчиков друзья вдруг заговорили об иностранцах, засевших в высоких штабах по обе стороны фронта.

— Бедный султан! — с усмешкой произнес генерал. — Ослепительный, видимо, уже согласен из своего гарема подарить Карлу Дитриху свою любимую жену, лишь бы тот наказал Россию.

— Немцы не французы, — улыбчиво ответил полковник. — Вместо женщин они предпочитают золото. А впрочем, и французы любят золото. Мы же их покупаем тоже за звонкую монету.

Он не стал уточнять, а генерал не стал допытываться, как полковнику Артамонову удалось внедрить своего агента в штаб Дитриха, ставшего по воле султана Мехмет-Али-пашой.

Горный Студень. 1877. 3 августа

Совершив невиданный по военному времени вояж по тылам неприятеля, агент Фаврикодоров на рассвете 3 августа вернулся в отдел разведки.

Отдел дислоцировался уже не в Систово, откуда месяца назад он уходил на задание, а в маленьком уютном селе Горный Студень, где жили исключительно одни болгары, виноградари и плотники.

Здесь он никогда раньше не бывал, хотя слышал, что именно здесь, в этой горной глухомани, проводил тайные заседания вожак восставших Васил Левский. Недалеко от Плевны, в городке Ловча, пять лет назад он создал внутренний болгарский революционный комитет, который объединил 500 комитетов, и везде Левский старался лично участвовать в их работе. Уверенность, что там люди все свои, его погубила. Его предал член комитета. Турки устроили Левскому самую жестокую казнь: на глазах революционера зарезали его малолетних детей, а потом и ему отрубили голову.

Полковник Артамонов, отправляя своих лазутчиков на задания, предупреждал их: быть предельно осторожными, малознакомым не открываться, даже если вы знались в детстве. Ведь Левского предал его бывший школьный товарищ. Тот по велению турецкой контрразведки пробрался в подпольную организацию с целью выйти на след руководителя болгарского революционного комитета.

Не верилось, что каких-то четыре года назад это село было надежным укрытием для человека, который поднимал болгар на борьбу с турками. Теперь с именем Левского рядом с русскими братьями болгары шли в бой.

Весь день 3 августа полковник Артамонов занимался Фаврикодоровым. Агент обстоятельно докладывал, что видел, что слышал, что для армии передали агенты на местах. Запись беседы заняла около сотни страниц убористого текста.

Потом был разговор, уже не относившийся непосредственно к делам разведки.

— Вами интересовался государь, — сказал Николай Дмитриевич. — Это с его соизволения вы стали унтер-офицером русской армии. Государь велел спросить, когда, разумеется, вы вернетесь, удалось ли вам разыскать свою жену или турок ее запрятал за каменные стены?

— Турок, его фамилия Ганди-Ахмед, сбежал из Габрово, как только наши форсировали Дунай. Так что спасибо русской армии, а значит, и государю. Марьянка живет у моих родителей, и сыновья при ней. Теперь это также и мои сыновья.

— А что слышно о старшем? Который гвардеец?

— Говорите прямо: который янычар?

— И все-таки он гвардеец. Янычарство отменено, насколько мне известно, в 1826 году.

Это был второй человек, который назвал дату отмены янычарства. Первым был Манолов, учитель из Габрово.

— Дух янычар перешел к гвардейцам, — убежденно говорил Фаврикодоров. — Очень уж они лютуют, доказывают свою верность султану. Это я окончательно понял, когда выполнял задание: без жестоких людей Османская империя развалится.

С Фаврикодоровым трудно было не согласиться. Полковник почувствовал, что для его лазутчика это — больная тема. Жестокосердный турок у него отнял жену, сына сделал врагом родного отца. Никогда не заживет эта глубокая душевная рана.