Книга Махатма Ганди - Кристина Жордис

Через какие душевные муки он прошел, чтобы преодолеть себя? «Исходя от него, эта перемена была значительной и поразительной», — поясняет Неру.

Речь шла не только о судьбе Индии. В глазах Ганди она была «символом порабощенных и эксплуатируемых народов мира. Если она сохранит покорность, все остальные колонизованные страны тоже пребудут в своем нынешнем положении рабов, и война пройдет впустую». Сохранится прежний порядок. Но добиться независимости Индии, «образцовой территории современного империализма», значит, положить конец «порабощению и эксплуатации одного народа другим»; требуя независимости, Ганди сражался за «сотни миллионов обездоленных, угнетенных, жертв расовой дискриминации в Европе и в Америке, а также в Азии и Африке, находящихся в еще худшем положении… которые страстно, вопреки рассудку, надеются, что победа в войне так или иначе облегчит бремя, под которым они изнемогают». (При этом для его соперника Черчилля, по словам Неру, главным было сохранить «социальную структуру в Англии и имперскую структуру ее империи».) Была одна сложность: «Всякое действие с нашей стороны наверняка повредит военным усилиям». Но Ганди еще считал возможным вести переговоры с правительством, и это предупреждение, вероятно, было в его глазах способом возобновить диалог в тот момент, когда Англия ослаблена. «В его последней речи, обращенной ко Всеиндийскому комитету конгресса, звучало его искреннее желание прийти к согласию и твердое намерение встретиться с вице-королем»[269].

7—8 августа в Бомбее комитет рассматривал резолюцию, известную под названием «Свободная Индия» («Quit India»). Первоначальный текст, написанный Ганди и представленный комитету 27 апреля 1942 года, был отвергнут; таким образом, был утвержден другой, доработанный документ, который Ганди и зачитал 8 августа того же года. «Свободная Индия» требовала немедленного признания независимости и конца британского владычества, при этом высказываясь за сохранение на ее территории союзных войск, чтобы «не нанести ущерб обороне Китая и России и не подвергнуть опасности оборонный потенциал Объединенных Наций». И тем не менее: «Комитет больше не намерен сдерживать усилия народа, желающего объявить свою волю империалистическому и авторитарному правительству, которое мешает ему действовать в его собственных интересах и в интересах человечества».

В конце комитет давал «добро» на создание движения народной борьбы, основанной «на принципах ненасилия, естественным лидером которой будет Гандиджи».

Резолюцию утвердили поздно вечером 8 августа 1942 года. Рано утром 9-го начались аресты. Начиная с индийского руководства.

Ганди осуждали за инициативу, подавшую ожидаемый повод к кровавым репрессиям. В самом деле, если вспомнить о его осторожности и предусмотрительности во время предыдущих кампаний, это внезапное решение, принятое в напряженной и наэлектризованной атмосфере, просто удивляет. Однако в момент принятия резолюции «Свободная Индия» места для маневра практически не оставалось, ситуация была нестерпимая, народ — в отчаянии. Нужно было действовать быстро, «несмотря на последствия». Всё лучше, чем полная деморализация Индии и застой, в котором она прозябала на фоне нарастающей японской угрозы. Впрочем, успехи японских войск вызывали у некоторых нарастающее удовлетворение. Единственное средство предотвратить раскол и вторжение в страну — дать Индии почувствовать дыхание свободы. Ганди, угадавший отчаяние народа, наверное, надеялся, что с помощью сатьяграхи сможет удержать в узде ненависть и насилие. Но у сатьяграхи не было никаких шансов против террора и антитеррора, которые за этим последуют. Готовы ли они к этому? Рассчитывали в большей степени на разъяснения, переговоры, открытость. Ганди, как и Неру, был поражен своим арестом.

И страна восстала. Подавляемая ярость взорвалась; она снесла все преграды, подожгла полицейские участки, почтовые отделения, налоговые конторы, вокзалы — все символы власти; она срывала рельсы, перерезала телеграфные и телефонные провода, занималась саботажем и грабежом, позабыв о ненасилии (которое больше не послужит политическим оружием в войне за независимость). И правительство в ответ пустило в ход тяжелую артиллерию: полиция стреляла по безоружной и безначальной толпе, пулеметы и самолеты сеяли смерть. «Правительство подавило беспорядки всем своим весом», — заявил Черчилль в палате общин. К концу 1942 года около ста тысяч человек были арестованы, более тысячи — убиты полицией.

На границах Индии, в мусульманских пределах, был избит полицией и изувечен Абдул Гаффархан[270] — великий пуштунский вождь, крупная и замечательная личность, убежденный сторонник ненасилия, которого по этой причине называли «пограничным Ганди», однако он установил такую дисциплину, что даже провокации не поколебали самообладания: не произошло никаких серьезных беспорядков, тогда как в остальной Индии насилие вырвалось наружу, возможно, в качестве ответной реакции на терпеливое учение Ганди (и всё же, как говорит Неру, полученное от него за долгие годы воспитание дало замечательный результат: проявления расовой вражды были редки, толпа разделывалась с имуществом, не трогая людей). Репрессии, прикрытые непроницаемым покровом цензуры, продолжались: усмирив бунт, нужно было вырвать зло с корнем.

«Были созданы специальные трибуналы, избавленные от обычных правил процедуры… которые приговаривали тысячи людей к длительным срокам заключения и множество других — к смертной казни. Полиция… и всемогущие спецслужбы сделались главными органами в государстве. Они позволяли себе любые бесчинства и формы насилия… Огромное число студентов университетов подверглось наказаниям, тысячи молодых людей высекли… Целые деревни приговаривали к наказаниям от бичевания до смертной казни… С деревень требовали огромные суммы в качестве коллективного штрафа… Как удавалось выбить у несчастных голодных людей такие суммы — это другая история»[271].

К тому же в 1943 году в Бенгалии свирепствовал самый страшный голод за последнее столетие, поскольку реквизиция средств передвижения в пользу армии дезорганизовала распределение зерна: полтора миллиона смертей. Однако британские чиновники были по-прежнему уверены в своей правоте, неизменно вежливы и хорошо воспитаны, привержены букве закона. Стоит лишь почитать формальные и элегантные письма, адресованные лордом Линлитгоу Ганди, сидевшему в тюрьме. Так и представляешь себе это высшее руководство, заботящееся о поддержании ритуалов и дисциплины — единственных ценностей, сохранившихся в разваливающемся мире. «Словно фигурки в театре теней, они продолжали действовать, как в прошлом, стараясь произвести на нас впечатление сложным имперским протоколом, придворными церемониями, своим дурбаром и инвеститурами, своими парадами, ужинами и вечерними платьями, своими помпезными заявлениями»[272]. В Англии же царили напряженность и тревога, связанные с войной.