Книга Бруклин - Колм Тойбин

– В чем же я изменилась?

– Ты повзрослела, посерьезнела. Одежда на тебе американская. И впечатление ты производишь совершенно другое. Джим прохода нам не дает просьбами подыскать повод, чтобы пойти куда-нибудь вместе с тобой.

Позже, когда Эйлиш с матерью пили перед сном чай, мать напомнила ей, что знала Фарреллов, хотя уже много лет как не была в их квартире над пабом.

– Снаружи это незаметно, – сказала она, – однако квартира у них – одна из лучших в городе. Две ее комнаты даже соединены двустворчатыми дверями, и, помню, в те времена было много разговоров о том, какие у них хоромы. Я слышала, отец и мать Джима перебираются в Гленбриен, откуда родом ее родители, в дом, оставленный ей теткой. Отец его большой лошадник, поклонник скачек и собирается разводить там лошадей, так мне говорили. А квартира перейдет к Джиму.

– Ему будет не хватать их, – сказала Эйлиш. – Они ведь работают в пабе, когда он куда-нибудь уезжает.

– Ну, я думаю, все произойдет постепенно, без большой спешки, – ответила мать.

Поднявшись к себе, Эйлиш обнаружила на кровати два письма от Тони и только тут почти с испугом вспомнила, что так и не написала ему. Закрыв дверь, она постояла посреди комнаты, глядя на надписанные рукой Тони конверты и думая о том, каким странно далеким кажется ей теперь все, что с ним связано. И не только это. Все, из чего состоял для нее Бруклин, казалось ей почти неосязаемым, утратившим какую-либо ценность, – ее комната в доме миссис Кео, например, экзамены, трамвай, которым она ездила из Бруклинского колледжа домой, танцы, квартира, где жил с родителями и тремя братьями Тони, торговый зал «Барточчис». Она перебирала все, словно пытаясь восстановить то, что еще несколько недель назад представлялось ей таким прочным, полным подробностей.

Эйлиш переложила письма на комод, велев себе написать Тони завтра вечером, после возвращения из Дублина. Она расскажет ему о приготовлениях к свадьбе Нэнси, о нарядах, которые они с матерью купят. Может быть, даже о разговоре с мистером Брауном, о том, как она сказала ему, что собирается вернуться в Бруклин. Напишет так, точно еще не получила двух этих писем, а сейчас вскрывать их не будет, прочтет после того, как закончит свое письмо.

Теперь осознание, что ей придется покинуть дом, снова ставший привычным, теплым, уютным, отправиться в Бруклин и долгое время не возвращаться сюда, пугало Эйлиш. Присаживаясь на край кровати, снимая туфли, ложась на спину, закидывая руки за голову, она все яснее понимала, что в последние дни старалась не думать об отъезде, о том, что ожидает ее в Америке.

Время от времени мысли об этом возникали, вклинивались в сознание, но по большей части они не тревожили ее. Ей приходилось делать над собой усилие, чтобы вспомнить о своем замужестве, палящем зное Бруклина, ежедневной скуке торгового зала «Барточчис» и комнате в доме миссис Кео. Придется снова вести жизнь, которая ныне казалась ей тяжким испытанием, – чужие люди, чужой говор, чужие улицы. Она старалась думать о Тони как о любящем, утешительном спутнике жизни, но вместо этого видела кого-то, с кем соединилась, не зная, хочет она того или не хочет, человека, который, думала Эйлиш, вряд ли позволит ей забыть о природе их союза, о том, как он ждет ее возвращения.

Незадолго до свадьбы Эйлиш провела половину дня в офисе «Дэвиса», а потом Джим Фаррелл забрал ее оттуда и повез в Уэксфорд – пообедать и посмотреть кино. На обратном пути он спросил, когда она собирается вернуться в Бруклин. И Эйлиш решила не называть ему точной даты.

– Скорее всего, недели через две.

– По тебе будут скучать здесь, – сказал он.

– Мне очень трудно оставить маму одну, – ответила она.

Джим примолк и заговорил снова, лишь когда они проезжали через Ойлгейт.

– Мои родители скоро переедут в деревню. Мамины родом из Гленбриена, ее тетушка жила там и оставила ей свой дом, сейчас они приводят его в порядок.

Эйлиш не стала говорить, что уже слышала об этом от своей матери. Не стоит Джиму знать, что они обсуждали условия, в которых он живет.

– Так что в квартире над пабом я останусь один.

Она собралась было спросить, в шутку, умеет ли он готовить, но вовремя сообразила, что Джим может счесть такой вопрос наводящим.

– Ты бы зашла к нам как-нибудь вечером выпить чаю, – продолжал он. – Родители будут рады знакомству с тобой.

– Спасибо, – сказала Эйлиш.

– Устроим это после свадьбы.

Решено было, что после церемонии в кафедральном соборе Эннискорти Джим отвезет Эйлиш с матерью, Аннетт О’Брайен и ее младшей сестрой Кармель на свадебный завтрак в Уэксфорд. В то утро обитательницы дома на Фрайэри-стрит встали рано, мать принесла в спальню Эйлиш чашку чая и сказала, что день нынче пасмурный, однако она надеется, что обойдется без дождя. Одежду они приготовили с вечера. Костюм, который Эйлиш купила в дублинском «Арноттсе», пришлось слегка перешить – юбка и рукава оказались длинноваты. Костюм был ярко-красный, под него она надела белую хлопковую блузку, а также привезенные из Америки красноватого оттенка чулки и красные туфли. Завершала наряд белая сумочка. Мать собиралась облачиться в купленный в «Суицерсе» серый твидовый костюм. Она жалела, что придется удовлетвориться простыми туфлями без каблуков, – теперь ноги ее после долгой ходьбы или от жары распухали и ныли. Под костюм она решила надеть серую шелковую блузку Роуз – не только потому, сказала мать, что Роуз эту блузку любила, а просто ей будет приятно пойти на свадьбу Нэнси в чем-то из вещей старшей дочери.

Заранее было условлено, что, если польет дождь, Джим заедет за ними и отвезет в собор, а если дождя не случится, встретится с ними там. Эйлиш написала пару писем Тони и получила от него очередное, с рассказом о том, как он, Морис и Лоренс ездили на Лонг-Айленд, чтобы осмотреть купленную землю и разбить ее на пять участков. Ходят упорные слухи, написал он, что водопровод и электричество туда протянут уже скоро и обойдутся они недорого. Эйлиш сложила письмо и сунула его в ящик комода, где лежали другие послания Тони, а с ними и фотографии, сделанные на берегу в Куше, что отдала ей Нэнси. Она постояла, глядя на себя и Джима, – какими они кажутся счастливыми: он, обвивший руками ее шею и улыбающийся в камеру, она, откинувшая голову назад, улыбающаяся так, точно нет у нее на свете ни единой заботы. Что ей делать с этими фотографиями, Эйлиш не знала.

Мать все поглядывала в окно – как там погода? – и Эйлиш понимала, что она надеется на дождь, ей больше всего на свете хочется, чтобы Джим Фаррелл заехал за ней и дочерью и подвез их до собора, пусть он и совсем недалеко. Этот день, свадебный, был одним из тех, когда соседи могли свободно и открыто выйти из своих дверей, и посмотреть на принарядившихся Эйлиш и ее мать, и пожелать им приятного дня. Некоторые из них, думала Эйлиш, уже знают, что она встречается с Джимом Фарреллом, и видят в нем то же, что и мама, – отменный улов, молодого человека, который владеет в городе собственным бизнесом. Если она окажется избранницей Джима Фаррелла, для мамы это будет лучшим из всего, что случилось после возвращения дочери домой.