Книга Эффект предвидения - Надежда и Николай Зорины

– Я запомнил, но… Но, честно говоря, ничего не понял. Что значит – это ваша старуха, что значит – вы ее наняли? И…

– А вы ничего и не поймете. Без истории о том, как два неудачника… и так далее. Думаю, лучше будет мне рассказать все по порядку, а вам просто послушать. И не перебивайте меня, пожалуйста. Дайте мне минутку, я сосредоточусь. Не задавайте вопросов, я сама все расскажу.

Ирина закрыла глаза и некоторое время так лежала. Булатович с тревогой смотрел на нее: что это, новая трагикомедия, которую готовит ему судьба, новый сумасшедший поворот? Или Ирина так уж вошла в роль доброй мамочки, ангела-спасителя Ани, что даже при таком раскладе хочет ее оправдать или даже взять вину на себя? А психа выдумала для того, чтобы… Но додумать, для чего, он не успел, потому что Ирина открыла глаза и заговорила:

– Так вот, история эта имеет свои истоки, – ровным, монотонным голосом начала она. – Ничего бы этого не было, если бы когда-то давно, на третьем курсе, у нас с Кириллом не завязалось нечто вроде романа и если бы Раиса Михайловна не внушила нам тогда, что мы просто созданы друг для друга. Мы поверили ей и целых два года соответствовали ее придуманной любви: гуляли по ночному городу, целовались в подворотнях, мечтали, что вот, как только закончим университет, сразу же отправимся в загс. А потом мы вдруг поняли, что идеально подходим друг другу только лишь в качестве друзей, никакой любовью наши отношения и не пахнут. В конце пятого курса я вышла замуж и вскоре переехала в другой город. Кирилл отнесся к этому совершенно спокойно, у него тоже там что-то намечалось. Все бы, может, на этом благополучно закончилось, да мой муж оказался не просто подонком, а подонком классическим. Мало того что с первого года начал гулять направо и налево, мало того что почти ничего не зарабатывал, а что зарабатывал, подчистую тратил на свои кобелиные прихоти, мало того что пить стал по-черному, так еще и как человек оказался полным дерьмом. Но я все на что-то надеялась, не знаю даже, на что, ребенка от него, я сразу решила, заводить не буду, а так… Горбатого могила исправит. Но я не уходила от него и чего-то ждала. Так просуществовали мы с ним бок о бок на одном пространстве шесть лет. А потом я наконец решилась на развод и вернулась в свой родной город. Немного отдохнула от супружеского кошмара и отправилась к своему старому другу по альма-матер Кириллу. У него тогда уже вовсю газета была, думала, может, с работой поможет. Встретились. Поговорили. Раиса Михайловна, она там тоже почему-то присутствовала, ужасно обрадовалась, что я вернулась. Кирилл вроде тоже. Правда, когда вопрос о моем трудоустройстве зашел, как-то замялся, но тут его мамочка вмешалась, и все решилось.

Решилось, ничего не скажешь. Взял меня Кирилл по старой дружбе вести самую идиотскую рубрику, «Отзовись». На такую работу обычно студентов-практикантов берут. А ведь я совсем не слабее его как журналист, совсем не слабее. Обиделась я на него тогда страшно. А он, с такой редакторской улыбочкой: «Ничего, Ириш, это временно, поработаешь пока так, а там что-нибудь придумаем!» Придумаем! До сих пор думаем. Полтора года в этой проклятой, в этой дебильной «Отзовись» обретаюсь.

Раиса Михайловна снова засуетилась, все надеялась наш прерванный роман восстановить. А я была и не против. Да, да. Хоть и обиделась на Кирюху до смерти, но… Мне ведь ничего, ничего больше не светило в смысле личной жизни. Но Кирилл… Нет, он ко мне неплохо относился. Как к другу, товарищу и брату. А как к женщине… Да он никогда не относился ко мне как к женщине, даже когда мы с ним влюбленных изображали, под звездным небом шлялись и в подворотнях обжимались.

А потом появилась Анечка Гартнер. Единственная и неповторимая. Страсть схватила Кирилла мозолистой рукой, уж не знаю за какое место. И началось…

Почему-то он решил меня избрать своей жилеткой, слюняво-сопливой. Каждый шажок в их отношениях рассказывал, каждую черточку, советовался, как ему поступить в том-то и том-то случае, что Анечке подарить, куда сводить, чем удивить. Это поначалу, дальше еще хуже стало. Он даже о газете на какой-то момент забыл, если бы не Антон, все бы развалилось.

Господи, как же я ее тогда ненавидела! Он насильно втолкнул ее в мою жизнь, он заполнил меня своей Анечкой до отказа. Это Анечкин любимый цвет, это Анечкин любимый художник, это Анечкин любимый композитор, это Анечкино любимое стихотворение. Ты почитай, посмотри, послушай. Черт возьми! Какая она утонченная, какая она чувствительная, какая она умилительная, его маленькая девочка Аня. Про детство ее рассказывал, про то, как срыв с ней случился, когда бабушка умерла, и как с тех пор рисовать она стала. Как будто никогда и ни с кем никаких срывов не случалось. И ведь слезы лил от умиления, натурально лил. И я должна была лить вместе с ним и восхищаться, восхищаться, восхищаться.

Но что самое ужасное, я прекрасно понимала, что Анечка такая и есть: утонченная, умилительная, особенная. Да, особенная. Таких, как она, действительно больше нет. Это Кириллов Соболевых, талантливых журналистов, сколько угодно, Ирин Самсоновых – масса, а Анечка – она одна. Я понимала это, и… вы не можете себе представить, как я ее ненавидела. И Кирилла ненавидела. В конце концов я, наверное бы, подохла от этой ненависти или руки на себя наложила от полной безысходности, от обреченности на пожизненное одиночество. Но однажды…

Это было в День журналистики, 13 января. Перепились тогда все, жуть! Я была тоже хороша. Один Антон оставался еще в рамках приличия, во всяком случае на ногах стоял твердо. Он вызвался меня проводить до дому. Не знаю почему. То ли побоялся, что меня в таком состоянии в вытрезвитель заберут, то ли действительно решил слегка со мной закрутить, ну хотя бы на одну ночь, а там как получится. Он ведь тоже совсем одиноким был, Антон. В общем, довез он меня до подъезда, ну я и предложила зайти, как Антон это называет, на бутылочку кофе. Кофе мы с ним не пили, а пили водку. И тут меня прорвало. Я все ему тогда про его друга Кирилла высказала: и какая он сволочь, как унизил меня этой идиотской рубрикой, и как я его ненавижу, и как достал он меня своей Аней, и что, будь возможность, не задумываясь наняла бы киллера, чтобы обоих их грохнуть. Я много еще чего говорила. Но знаете, как вывалила я все это на Антона, сразу легче стало. Только, думаю, завтра ведь новую работу искать надо, Антон-то расскажет Кириллу, а тот, конечно, меня из газеты, а заодно и из своей жизни попрет.

А Антон… Он посмотрел на меня так ласково, так нежно, как на маленького ребенка – на меня никогда никто как на ребенка не смотрел, – обнял и говорит: «Девочка моя, маленькая моя бедная девочка. Ты даже представить себе не можешь, как я тебя понимаю».

Оказалось, что у Антона причин ненавидеть Кирилла побольше, чем у меня. Газету «Криминальный город» они задумали вместе, открывали вместе, а впоследствии оказалось, что Кирилл и редактор, и учредитель, царь и бог, словом, а Антон так, маленький заместитель большого босса. А все почему? У Кирилла связи, у Кирилла деньги, у Кирилла все. А откуда все это? Повезло, просто повезло, по жизни повезло. Он родился, как выразился Антон, в газету вместо пеленки завернутый. Мама, папа, бабушки, прабабушки, прадедушки – все журналисты, ему уже и делать ничего не пришлось, чтобы в обойму попасть. Кругом свои, знакомые, пути-дороги протоптаны. Антон же просто хороший, умный парень (кстати, пишет он ничуть не хуже Соболева), и только. Потому Кириллу все, а ему ничего. Это ведь несправедливо.