Книга Дзержинский. Любовь и революция - Сильвия Фролов

– Мы как раз послали к вам врача, сестру милосердия и еще кого-то там… – сразу же извещает его Ленин.

– Благодарю, я не ожидал – отвечает удивленно Борисов и решается на смелое высказывание: – Ведь мы все замерзаем, голодаем… Вся интеллигенция находится в такой ситуации: либо сидит у него в каталажке – и пальцем показывает на Дзержинского – либо голодает и умирает…

На вопрос Ленина, что ему было бы нужно как заместителю народного комиссара путей сообщения, Борисов отвечает, что нужны люди.

– А они у вас есть? [– спрашивает Ленин]

– Конечно, есть.

– Где они?

– Я этого не знаю (…). Видимо, у него в каталажке – и, усмехаясь, многозначительно посмотрел на Дзержинского.

– Прошу назвать фамилии – тихо сказал Дзержинский – мы их сейчас же найдем439.

Эту сцену описал личный секретарь Ленина Бонч-Бруевич, участник и свидетель разговора. Он передал в ней – может, не полностью сознавая – очень важную информацию относительно Ленина и Дзержинского. Обратим внимание на их характерные реакции. Первый все время удивляется: обстановка на железной дороге, ситуация инженера, других специалистов, которые сидят в тюрьмах. Он не может связать причины и следствия. А может иначе: может, только причины всегда на стороне врага, часто надуманного. Его совесть чиста. Лозунг «единица – ноль» является для него условием успеха в создании нового общества. И даже попытка поинтересоваться трагической ситуацией в доме инженера – это, скорее, притворная (корыстная!) забота, чем настоящее сочувствие.

А что Феликс Эдмундович? В описанной сцене проявляется человек отлично осведомленный. Он знает, чего не хватает в министерстве, знает, что происходит в доме инженера, прекрасно знает, где искать специалистов. Он все знает, но, тем не менее, полностью подчиняется как указаниям вождя, так и все еще живой, силой навязанной идее коммунизма. Как народный комиссар путей сообщения, Дзержинский договаривается с председателем ВЧК Дзержинским – все время в соответствии с указаниями председателя Совета народных комиссаров Ленина, который с одинаковой уверенностью и хорошим самочувствием велел сначала специалистов сажать, а потом вытаскивать их из тюрем. Так кто из них больше виноват? Неосведомленный теоретик Ленин или осведомленный практик Дзержинский?

Оба они одинаково были уверены, что когда-нибудь будет лучше.

Дзержинский совершает чудо: под его руководством железнодорожный транспорт в России оживает440. Мало того, на рубеже 1923–1924 годов он перестает быть убыточным, а зарплата железнодорожников возрастает почти наполовину. Новый комиссар путей сообщения заботится об условиях жизни и труда работников441. Он хочет объехать всю Россию. Это важно, потому что практика открывает ему глаза на то, что происходит в действительности. Он передвигается на бронепоезде, который со временем оброс легендой. В качестве приветствия он издает такое распоряжение: «Прошу всех находящихся в нашем поезде избавиться от всех алкогольных напитков, если на них нет рецепта врача. Одновременно прошу известить всех, что за хранение алкоголя в моем поезде буду наказывать самым серьезным образом»442.

Объезд страны он начинает с юга страны, с Харькова. Как министр путей сообщения, он имеет в своем подчинении также и водный транспорт, и он едет на Черное море, где в Николаеве, Херсоне и Одессе выступает на собраниях портовых рабочих и моряков на тему восстановлении портов. Через год он проинспектирует порты в Батуми и Сухуми, займется также флотом на Белом море и на Каспии.

Но настоящей школой жизни для него окажется Сибирь. На рубеже 1921 и 1922 года начался ужасный голод, особенно в Поволжье, где отмечены факты каннибализма, в бассейне Дона и на юге Украины, то есть на территориях, обычно считавшимися крупнейшими поставщиками зерна. На холодном востоке в то же время на склады засыпано 17 миллионов пудов, то есть 2784 тысячи тонн зерна. Чтобы успеть к весеннему севу, за три месяца нужно перевезти посевное зерно – крестьянам и продовольствие – населению. В январе Дзержинский отправляется в Сибирь во главе группы из сорока лично им проверенных людей. Они находятся там до марта 1922 года в постоянном «титаническом» труде: ежедневно надо отправлять по 270 вагонов с зерном, в то время как до сих пор отправляли только 33. дело продвигается с большим трудом. Успех зависит от мотивации людей, поэтому Дзержинский отдает распоряжение: паровозным бригадам выдавать в пути горячую пищу, машинистам выплачивать премии за эффективную работу. Приказывает также одеть их в форменную одежду, чтобы придать им солидный вид.

Я вижу, что для того, чтобы быть комиссаром путей сообщения, недостаточно хороших намерений. – пишет он Софье. – Лишь сейчас, зимой, я ясно понимаю, что летом нужно готовиться к зиме. А летом я был еще желторотым, а мои помощники не умели предвидеть.

И в следующем письме:

Я пришел к неопровержимому выводу, что главная работа не в Москве, а на местах, что ответственных товарищей и спецов из всех партийных (включая и ЦК), советских и профсозных учреждений необходимо перебросить из Москвы на места. (…) Этот месяц моего пребывания и работы в Сибири научил меня больше, чем весь предыдущий год, и я внес в ЦК ряд предложений. И если удастся в результате адской работы наладить дело, вывезти все продовольствие, то я буду рад, так как и я и Республика воспользуемся уроком, и мы упростим наши аппараты, устраним централизацию, которая убивает живое дело.

Он жалуется, что иногда не мог даже спать из-за бессильного гнева и злости на «этих негодяев и дураков», местных работников путей сообщений, которых он застал в Сибири. Были ли у него подобные чувства в отношении негодяев и дураков, сидящих в Кремле? Да, они начали у него появляться. В письме, написанном в поезде по пути из Омска в Новониколаевск, он отмечает: «сибирский опыт показал мне основные недостатки в нашей системе управления». Он начинает понимать также ошибочность доктринерства. Он пишет Софье о своих отношениях со специалистами. «Мы сжились друг с другом… Я вижу, как здесь без комиссаров и специалисты становятся иными. Институт комиссаров у нас в НКПС [Народный комиссариат путей сообщения] уже изжил себя, и надо будет ликвидировать его поскорее»443.

Как всегда добрый якобинец всецело отдавался делу. Если он что-то делал, то делал это с самоотверженностью миссионера. «Он бывал на железнодорожных станциях, в депо и в мастерских, – вспоминает Софья, – разговаривал с рабочими, машинистами, стрелочниками, начальниками станций, расспрашивал их о недостатках и потребностях железных дорог. Он вставал в очередь в кассу, проверяя порядок продажи билетов, вскрывая недостатки и злоупотребления. Он учился у рабочих и высококвалифицированных специалистов», читал специальную литературу444. Ну, и как министр принимал конкретные решения: сократить занятость, расширить права окружных железнодорожных дирекций, установить тесную связь транспорта с местными органами власти. В обращении к железнодорожникам он отметил: «Извечный позор царской

России – система подкупа, вымогательства и взяточничества – свил себе теплое гнездышко в наиболее чувствительной области нашего хозяйственного организма: на железнодорожном транспорте». Здесь в министре заговорил начальник Лубянки: он приказал расстреливать на месте преступления бандитов, нападающих на охрану железных дорог. В июле 1922 года он создал центральную комиссию по борьбе с взяточничеством при Комиссариате путей сообщения445.