Книга Черноморский набат - Владимир Шигин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пешец и всадник, конь и флот,
И сам, со громким верных плеском,
Очаков, силы их оплот!
Расторглись крепи днесь заклепны,
Сам Буг и Днепр хвалу рекут;
Струи Днепра великолепны
Шумняе в море потекут.
Вскоре на князя обрушился поток наград: похвальная грамота, медаль на память потомству, фельдмаршальский жезл, осыпанный бриллиантами, орден Святого Александра Невского, прикрепленный к бриллианту в сто тысяч ценой, шпага с бриллиантами и сто тысяч рублей на достройку Таврического дворца. Известному художнику Казанове Потемкин поручил написать две картины, изображающие штурм Очакова. Одна была назначена для графини Браницкой, другая – для столовой в Таврическом дворце.
Екатерина была готова исполнить любую просьбу своего любимца.
– Что бы ты еще желал, Гришенька? – вопрошала она его.
– Желаю смены Румянцева. Старик стал совсем невыносим!
– Воля твоя! – кивнула императрица. – На будущий год возглавишь сразу обе армии! Верю, что в скором времени ты в плеске волн въедешь в константинопольский храм Софии!
Меж тем весть о победе русских войск давно гремела по всей России! Все зачитывались новой одой Гавриилы Державина:
Герои русские, примите песнь мою:
Я ваши подвиги геройские пою.
Я буду почитать вовек ваш прах священный,
Монархине, сынам Отечества любезный,
Она с героями сплетает вам венец
За то, что храбры вы, что славен ваш конец.
* * *
До Константинополя весть о потере Очакова дошла 10 декабря через курьера, посланного от измаильского паши. Известие привело Порту в крайнее уныние. Никто не хотел верить происшедшему. Для выяснения ситуации тайно от народа к Очакову был послан кирлангич. В довершение всего именно в ту же ночь сильный пожар охватил здания Порты: канцелярию, архивы и визирьские покои. Находившийся там капудан-паша в самый последний момент смог выбраться только через окно. Старый Гассан был потрясен случившимся. Всеми же остальными пожар был воспринят как «несчастливое предзнаменование».
22 декабря в Босфор вернулся посланный к Очакову кирлангич, капитан которого объявил, что, увидев над крепостью российский флаг, далее идти не посмел. Эски-Гассан, выслушав известие, пришел в ярость:
– Грязный шелудивый пес! Тебе почудилось знамя московитов, и ты бежал, не разбирая дороги! Заковать в кандалы и отправить на каторгу!
– За что? – упал в ноги несчастный капитан.
– За обман! – топнул ногой в золотой туфле капудан-паша. – А чтобы больше неповадно было меня обманывать, дайте ему пятьсот палок по пяткам!
Лишь в конце зимы правоверные узнали о потере Очакова. В Константинополе надолго воцарился траур.
Победные залпы
На море и на суше
Зима с 1788 на 1789 год была для турок печальной. Голода в Константинополе не было, но цены на хлеб были, однако, весьма высоки, что вызывало ропот. Султан Абдул Гамид тяжело болел, его мучили боли в животе, и он гнал от себя всех прочь.
– Я готовлюсь предстать перед Аллахом, а потому мне нет теперь дела до ваших дрязг! Я думаю о вечности! И заканчивайте войну с московитами, да пребудет с нами мир и покой!
Великий визирь Юсуф-паша непрерывно заседал в диване. Там решали, как воевать с Московией в следующем году, чтобы выторговать более выгодный мир. Сам визирь был настроен мрачно.
– Все идет худо! – говорил он с отчаянием. – Нас уверяют, что у цесарцев и у русских не лучше, но что нам до того? У нас нет ни одного лишнего пиастра, а потому мы не можем набрать войск столько, как в прошлую кампанию.
Ему вторил реис-эфенди:
– Хотя б Швеция и продолжила войну с Россиею, нам из того не может быть иной прибыли, что русский флот не пройдет в Архипелаг. Даже если Пруссия и Англия за нас вступятся; то все будет лишь для их выигрыша, а не для нашего счастья!
Порта не знала, чем и как продолжить предстоящую кампанию. Несмотря на строгие повеления и агитацию мулл, никто не желал идти во флот. Слишком свежи были рассказы оставшихся в живых о погроме в очаковских водах. Кое-как чинился разбитый флот. Так как в казне денег не было, делал это Эски-Гассан на свои кровные. Поначалу капудан-паша принялся за ремонтные дела с желанием, но потом приуныл, деньги из его карманов исчезали стремительно, а работы продвигались слишком медленно, чем бы ему хотелось.
Посол Булгаков, даже сидя в Семибашенном замке, знал от надежных людей о положении в Константинополе и через датского посла слал тайные письма в Петербург и Потемкину. Из письма Булгакова светлейшему: «Взятие Очакова привело здесь не только турок вообще, но и известных наших врагов и завистников (то есть европейских послов. – В.Ш.) в крайнюю робость. Султан, совет, большие бороды – плачут; все желают мира».
В довершение всего в первый день нового 1789 года в Константинополе начался бунт янычар, не получавших уже десять месяцев жалованья. Янычары били колотушками в опрокинутые суповые котлы и кричали проклятья в адрес султана. Выгребя последние горсти золота, им кое-как заткнули глотки. Теперь уже и в диване не шепотом, как ранее, а во весь голос заговорили о необходимости мира. Тем не менее прусский и английский послы по-прежнему уверяли Порту в необходимости продолжения войны.
– Участь войны может быть решена несколькими кинжальными ударами, которые по плечу храбрым турецким воинам! – заверяли они реис-эфенди.
– Воины Аллаха, разумеется, храбры, как пустынные львы, – соглашался с ними министр иностранных дел Порты. – Но они голодны и озлоблены, а голодный лев опасен больше для своих, чем для чужих!
Послы переглядывались. Потом, вздыхая, лезли в карманы камзолов, доставая оттуда увесистые кожаные кошели.
– Этого мало на всех, но вполне хватит для одного из храбрых львов султана!
Реис-эфенди ловко прятал золото, после чего закатывал к небу глаза:
– Видит Аллах, что я делаю все возможное, чтобы продолжить эту праведную войну, но недовольных слишком много!
– Сделайте невозможно и действуйте более решительно – рубите смутьянам головы! – советовали послы, откланиваясь.
7 апреля 1789 года скончался двадцать седьмой султан Османской империи Абдул Гамид Первый. Говорили, что причиной смерти султана стали чрезмерные любовные утехи с его последней усладой сердца – пышногрудой красавицей Накшидиль.
Под этим именем скрывалась французская аристократка и авантюристка Эмма де Ривери. Мало кто знает, но «услада сердца султана» была кузиной супруги Наполеона Жозефины, а посему сам будущий французский император приходился, таким образом, свояком турецкому султану! Вот уж воистину чудны переплетения человеческих судеб! Так как сын Абдул Гамида и Накшидиль был еще мал, на престол был возведен 28-летний племянник Селим, ставший в череде султанов-османлисов Селимом Третьим.
