Книга Кайрос - Анастасия Монастырская

* * *

И через тысячу лет пройдет всего лишь мгновение.

КЛЮЧ

WEIRD (ПУСТАЯ РУНА)

Предопределение

Исходная точка рисунка судьбы.

Точка выбора.

Май, 1975 год

1 мая

Холодный апрель с его северными ветрами и промозглым же северным дождем сменил жаркий пыльный май. Город стремительно пустел, поминутно сдавая наступающему пеклу улицы, мосты, площади. Капитуляция неизбежна.

Дольше других держался Московский вокзал. Изнуренный, измученный, он, тем не менее, четко и слаженно эвакуировал ленинградцев. Битком набитые поезда вырывались из душной блокады и неслись в обманчивую областную прохладу.

В электричке люди стояли плотными рядами, по разгоряченным лицам крупными каплями катился пот. К выходу продирались молча, равнодушно работая локтями. И только очутившись на перроне, переводили дыхание, не в силах поверить в свое пусть и кратковременное, но столь долгожданное счастье – три дня отдыха. Что еще нужно?

У самого выхода, на жестком неудобном сиденье сидела молодая женщина. Огромный живот, обтянутый ситцевым платьем, часто и тяжело вздымался.

– Нехорошо мне что-то, – пожаловалась она мужу. – Мутит с утра. Давай сойдем?!

– Терпи, дуреха! Через час дома будем!

Он щелчком отрыл бутылку пива и отхлебнул.

Роза отвернулась. Сегодня Тарас особенно раздражал: все в нем вызывало отвращение. Впрочем, позавчера было так же. Как и неделю назад. Есть такое выражение: от судьбы не уйдешь. Видать, судьба ее – Тарас.

– Стерпится-слюбится, – сказал ей Тарас, надевая кольцо на палец. – Не кочевряжилась бы, без пуза бы замуж вышла. Было бы все, как у людей.

В этой семье все, как у людей. Все, как положено. Были бы силы – убежала бы. Но куда ей, детдомовке, деваться?

– Ты в нашей семье как у Христа за пазухой, сказала свекровь после скороспелой свадьбы и взглядом прожгла. – Али тебе наш Христос не по нраву?

Роза не сдержалась:

– Христос евреем был.

– Да ладно! Откуда тебе знать-то, детдомовке?!

Подруги говорят: счастливая! Не надо по общагам мыкаться, своя квартира, муж, теперь вот ребеночек будет. И что с того, что по имени муж на людях не называет – стыдится. Как живот стал заметен, спать вместе перестали. Был животный интерес и прошел. В квартире – с краюшку живет. Не дай бог запачкать, наследить, не то сказать.

Тошно. И от мужа, и от ребеночка. И от хозяйства домашнего. Каждый день – как предыдущий: корми, обстирывай, убирай. Потом пеленки в ход пойдут. Через три года – на работу, в бригаду мужа. Всю жизнь расписали, не спросив, хочет она такой жизни или нет.

За окном мелькали березы и ели. Густая весенняя поросль. Дачи в этом направлении только строились. Дома росли медленно – в зависимости от того, удалось ли достать строительные материалы. Пока все они жили в маленьком вагончике, который свекор украл по знакомству. Справа медленно рос фундамент родового гнезда.

– Построим – на машину будем копить! – хвасталась свекровь соседкам.

Те завидовали.

О машине мечтали многие, да только копить было не из чего. А пока сажали картошку, морковку и капусту. В прошлом году урожай был хорошим. Излишки удалось продать через знакомых на рынке. Свекровь осталась довольна. И капусты много засолили с огурцами. Как забеременела, сразу потянуло на солененькое.

Свекровкину кубышку Роза обнаружила случайно. Достала пачку, пересчитала, послюнив пальцы, и сладко ужаснулась. Таких денег отродясь в руках не держала!

С тех пор появилась любимая забава: в кубышку забираться, «ленинов» перебирать. Иногда мечтала взять все и сорваться куда-нибудь к морю, где много солнца и фруктов.

И сорвалась бы. Если бы не ребенок.

– Сына родишь, пересмотрю интересы, – сказал Тарас. – С девкой – по миру пущу. Нам чужие рты не нужны. Сама меня в семейную жизнь завлекла, теперь сама ответ и держи. У нас все как у людей – по честности.

Роза вспомнила, как он насиловал ее в подсобке. Думала – разорвет. Обошлось. Потом и вовсе – замуж взял, по честности.

…Она почувствовала толчок и поморщилась. Ломило спину. Поскорей бы уж все случилось. Свекровь говорит, что в их семье бабы долго рожают, часов по двенадцать-шестнадцать. И всегда мучаются.

Мучиться не хотелось.

С тоской посмотрела на огромные сумки. До участка идти минут сорок. Тарас возьмет ту, что полегче. Пойдет вперед. А она следом, шажочек за шажочком. Как королева английская. Жениховался – так называл. Из-за густых рыжих волос. Собственно, больше ничем Роза и не могла похвастаться. Только прядями, горевшими на солнце, и нежной россыпью веснушек на бледном лице. Была, говорят, в Англии королева-девственница. Рыжая, красивая и несчастная. Она, Роза, не девственница, но тоже несчастная, и чуть-чуть красивая.

– Два процента рыжих у евреев – и тут свое взяла! – бесилась свекровь. – Шнобель жидовский, так еще и патлы неизвестно от кого. И куда мой сын смотрел?! Столько девок вокруг, одна краше другой! Приворожила гадина. Не зря ее родителей…

Как же душно! Резинка самопальных трусов больно врезалась в тело. Трусы оранжевые, широкие, с модными вытачками. Выкройку нашла в журнале «Работница» и сшила за один день. Себе и свекрови. Свекровь подарок приняла, но ни разу не надела. И от этого Розе становилось больно и обидно – брезгует, значит. Очень важно быть не одному – в семье, в городе, стране, мире. В мире она не одна, но вот что касается страны и семьи… Судьба такая.

Осталось четыре остановки. Перегоны длинные, стук вагонных колес отзывался в пояснице нарастающей болью. Она поерзала, выбирая удобное положение.

Тарас отхлебнул теплое «жигулевское» и зашуршал газетой.

– Что за жизнь пошла? Опять империалисты разбушевались. Еще немного, и война будет.

– Типун тебе на язык, – щелкнула спицами старушка, пристроившаяся напротив. – Только этого не хватало! Вон у тебя детушка скоро родится, о нем думать надо.

– А чего думать? – Тарас раздраженно поскреб затылок. – Родится, тогда и думать будем. Правда, жена?

Роза не ответила. Привалившись к окну, она, казалось, дремала, некрасиво раскрыв рот. Крупные веснушки на носу и щеках багровели яркой россыпью. Глаза подернулись сонной пленкой, уставившись в центр вагона, где…

…покачиваясь, сидел пьяный парень с бутылкой водки.

Раз!

Он отхлебнул, расплескав половину на брюки.

Два!

Достал пачку болгарских сигарет. Щелчком выбил одну. Сунул в рот и победно оглядел пассажиров. Те поспешно скрылись под шторками бледных век.

Три!

Зажег спичку.