Книга Царевич Алексей - Николай Павленко

Сохранилось девять писем, отправленных Глебову бывшей царицей. Восемь из них написаны от ее имени старицей Каптелиной и одно — самой Каптелиной от своего имени. Последнее обстоятельство, возможно, объясняется тем, что именно Каптелина исполняла роль сводницы. Она не отличалась высокой нравственностью, в течение двух лет жила блудной жизнью с монастырским стряпчим, затем была покинута им, и ей оказались близки переживания Евдокии Федоровны.

Эти письма настолько примечательны по своему содержанию, что заслуживают обстоятельного изложения. Если бы они были отправлены во второй половине XVIII века, то их можно было бы оставить без особого внимания — тогда распространение получили переводные с иностранного письмовники, содержавшие образцы писем на любую потребу: деловых, любовных, семейных и др. Отправителю писем оставалось выполнить несложную задачу — написать адрес получателя и его имя. Петровская эпоха — иное дело. Как оказалось, Каптелина была наделена литературными способностями, которые напрочь отсутствовали у бывшей царицы. В сочиненных ею письмах присутствует элемент сопереживания: они наполнены неподдельной скорбью по поводу разлуки и высоким эмоциональным накалом.

Письма самого Глебова бывшей царице не сохранились. Как известно, Евдокия Федоровна, проведав о приезде в Москву бывшего супруга, а затем и сына, предала огню всю компрометирующую ее корреспонденцию. Глебов же этого не сделал, и следователи «вынули» у него девять писем из Суздаля.

К сожалению, письма не датированы. Они относятся не к тому времени, когда роман между корреспондентами достиг апогея, а к исходу его, когда Степан Богданович твердо решил порвать отношения с монахиней и вернуться в лоно семьи. Последовательность их написания была определена следователями Тайной канцелярии, причем настолько удачно, что ею можно воспользоваться и сейчас. Первое письмо инокиня Елена отправила тогда, когда еще не ощущала возможного разрыва: в нем отсутствуют тревога и печаль о будущем, но обнаруживается забота о том, как сохранить существовавшие прежде отношения. Тревогу вызывало лишь место будущей службы любовника. Бывшая царица готова пожертвовать все свои сбережения, лишь бы за взятку освободить возлюбленного от службы и таким образом получить возможность часто видеться с ним. Письмо настолько самобытно, что заслуживает полного воспроизведения:

«Благодетель мой, здравствуй со всеми на лета. Пиши к нам про здравие свое, слышать желаем. Пожалуй, мой батюшка, мой свет, постарайся ты за меня, где надлежит, ты знаешь кем. Только ты ради меня себе тесноты не чини, пожалуй, пожалуй только кем можно зделать, порадей, мой батюшка, кем-нибудь, хотя б малая была польза моему бедству. Подай, мой батька, помощи, только я на тебя надеюсь. Ты помоги мне, да пиши, пожалуй, про все, что у вас делается. Пожалуй, мой свет, походи за меня, как ты знаешь, только себе тесности не чини по тамошнему на мерку. Ты поступай, как можно вам.

Изволь ты пожалуй Васильевну[12] ту посылать побить челом, где ты знаешь, чтоб она вместо меня била челом, кому ты знаешь, кто б мне помог горести моей; ты ее учи, кому бить челом станет, а я надеюсь крепенько и твердо. Пожалуй, мой батько, где твой разум, тут и мой; где твое слово, тут и мое; где твое слово, тут моя и голова: вся всегда в воле твоей. Ей, не ложно говорю.

Пиши ты про всех, прошу слезно у тебя и молю неутешно, прошу, добивайся ты о себе, чтобы тебе на службу не быть, что ни дай, да от службы откупайся как-нибудь. Ей, я тебе денег пришлю сот с семь, нарочно пришлю человека с деньгами, только ты добивайся, чтобы тебе не быть на службе. А письма твои дошли сохранно. Яков[13] детина умный, в своем письме твои письма присылает к нам. Верь ты ему, а мы ему верим».

Что следует подразумевать под просьбой порадеть за нее? Скорее всего, речь шла об увеличении суммы на содержание, которой царица-инокиня не была удовлетворена.

Второе письмо также посвящено освобождению Глебова от службы путем взятки. Правда, сумма, которую старица Елена обещала прислать с нарочным, уменьшилась — с семисот рублей до пятисот, двести из которых были в свое время пожалованы монахине самим Глебовым.

Но начинается письмо не этим, а ответом на какой-то упрек Глебова: «Ей, от самой простоты поступаем мы; а ты пишешь к нам, что де лукавством и пронырством не взять. Что же мне делать, коли такову Бог меня безчастную родил?»

А далее — причитания любящей женщины, исполненные неподдельной страсти и желания: «…То ныне горесть моя! Забыл скоро меня! Не умилостивили тебя здесь мы ничем. Мало, знать, лице твое, и руки твоя, и все члены твои, и составы рук и ног твоих, мало слезами моими мы не умели угодное сотворить. Знать, прогневали тебя нечем, что по ся мест ты не хватишься! Гораздо огорчились мы, что забыл, никого не пришлешь к нам…»

Неведомые нам упреки Глебова были предвестником бури. Видимо, Глебов готовил монахиню к разрыву. В ответ на его письмо (оставшееся нам неизвестным) последовала бурная реакция Евдокии Федоровны — крик души отчаявшейся женщины. Сколько нежности, мольбы, скорби и огорчения выражено в первых же строках ее ответного письма!

«Свет мой, батюшка мой, душа моя, радость моя, знать уже зло проклятой час приходит, что мне с тобою расставаться. Лутче б мне душа моя с телом рассталась. Ох, свет мой, как мне на свете быть без тебя, как живой быть! Уже мое проклятое сердце давно наслышано нечто тошно, давно мне все плакало. Аж мне с тобою знать будет расставаться. Ей, ей, сокрушаюся! И так Бог весть, каков ты мне мил, уж мне нет тебя милее, ей Богу. Ох, любезный друг мой, за что ты мне таков мил! Мне уже не жизнь моя на свете. За что ты на меня, душа моя, был гневен, что ты ко мне не писал?»

Евдокия спрашивает у любимого: «Кто тебе на меня что намутил?» Обещает: «А я же тебя до смерти не покину, никогда ты из разума не выйдешь, как мне будет твою любовь забыть… Ох, друг мой, свет мой, любонка моя, пожалуй, сударь мой, изволь ты ко мне приехать завтра к обедне переговорить кое-какое дело нужное». Глебов не ответил и не приехал.

Тогда царица пошла на женскую хитрость. В приписке к шестому письму Каптелина попыталась вызвать у Глебова чувство ревности, надеясь, что милый друг, бросив все, примчится в Суздаль: «У нас был ризничий сего дня, а друг твой (Евдокия-Елена. — Н. П.) с ним была часа с три, а меня вон выслали. Только я ей про это не стану молчать. Той приедет завтре. Да пожури ее, ей, я тебе вправду говорю, посердитуй на нее, чтоб покинула она етого».

Затея с мистическим ризничим не сработала — Глебов оставил предостережение без всякого ответа.

Убедившись в том, что придумка не помогла, монахини дали делу обратный ход и поспешили исправить оплошность. Каптелина отправила «Стешеньке» новое послание, в котором призналась, что «я тебе затейность отписала», и все «ради того сказала, чтоб ты ей, пришед, пожурил». Позднее, во время следствия, 3 марта 1721 года, она подтвердила, что все написанное ею было выдумкой: «А что писала о ризничем, что будто он был в келье у нее, бывшей царицы, часа три и ее (Каптелину. — Н. П.) вон выслали… то де все писала она от себя собою и тем дразнила Степана Глебова. А того де от него, ризничего, ничего не бывало».