Книга Проданная замуж - Хамфри Прайс

На следующее утро я проснулась первой. Разбудив Мену, я отправилась в кухню. Осгар, уже сидевший там, улыбнулся, когда я вошла. Мы вежливо сказали друг другу: «Доброе утро», — но я ни о чем не могла его спросить, потому что пришел Манц и сказал, что уже пора уходить. Я сделала всем гренок, и мы уехали.

Осгар отправился вместе с нами, а позднее поехал с Манцем на оптовую базу. Когда они вернулись, я вышла из магазина, чтобы помочь разгрузить фургон, но Осгар, вытаскивая ящики из машины, оглянулся, посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:

— Спасибо, мы справимся.

Я кивнула в знак благодарности и вернулась в магазин, а на душе у меня стало тепло. Обычно мало кто из родственников смотрел на меня, когда разговаривал со мной, и такой вежливости от них я ожидать не могла. А еще он все время улыбался, отчего я чувствовала себя по-другому — я не привыкла к такому обращению. Как здорово, когда Осгар рядом, он добрый и всегда готов помочь, но он скоро уедет и все вернется на круги своя..

Тем вечером я, заканчивая мыть посуду, сказала Азмиру, что пора ложиться спать. Он выскочил из комнаты, и я услышала, как он шепчет матери и Осгару:

— Тс-с, не говорите ей, что я здесь, я спрячусь.

Войдя вслед за сыном, я заметила, что он стоит за занавеской. Я громко сказала:

— Не приходил ли сюда Азмир? Ему пора спать.

Осгар решил подыграть и сказал мне, улыбаясь:

— Я нигде его не видел.

— Гм, интересно, куда же он подевался?

— Может, он в саду? — предположил Осгар, когда я тихонько шагнула к окну.

Я резко отдернула занавеску и страшным голосом произнесла:

— У-у!

Азмир вскрикнул и рассмеялся, а я взяла его на руки.

— Нет, еще не пора спать! — протестовал он.

В этот день он был радостным и даже счастливым.

На следующее утро Манц уехал по делам, и Осгар остался со мной в магазине. Он несколько минут перебирал товары возле кассы, а потом неуверенно начал:

— Вчера вечером твоя мать рассказала мне вашу историю.

— Что? — спросила я.

— Я был удивлен, узнав, что у тебя трехлетний сын. Ты выглядишь слишком юной. Поэтому я спросил у твоей матери, как такое могло случиться.

— И?

Я скрестила на груди руки, ожидая, что меня станут осуждать.

— Она сказала, что ты переспала с мужчиной в Пакистане, так что пришлось выдать тебя за него замуж.

Я почувствовала, как меня захлестывает ледяная волна гнева.

— Но я ей не верю, — поспешил добавить Осгар, заметив, как я изменилась в лице.

У меня на глаза навернулись слезы. Я не могла поверить, что мать солгала другу семьи. Следовало ожидать, что она все перевернет по-своему, но, тем не менее, горько было слышать такое от Осгара.

— Ну-ну, прости, — ласково сказал он. — Я не хотел тебя расстраивать.

— Все нормально. Пора бы мне уже привыкнуть ко лжи, — отозвалась я, вытирая глаза и сморкаясь. — Хочешь услышать правду?

Осгар кивнул.

— Мать обманом увезла меня в Пакистан, когда мне было тринадцать, и заставила выйти замуж за незнакомого мужчину.

Я все рассказала Осгару, отпустила на волю чувства, которые так долго держала под замком, — гнев, отчаяние, боль и одиночество, — и мне сразу же стало легче. Только сейчас я осознала, что мне все это время не с кем было поговорить о случившемся. Я не могла все рассказать Мене, потому что ей незачем было знать, что может ожидать ее в будущем.

— А теперь мне семнадцать, — продолжила я, — и у меня трехлетний сын, которого я люблю, но с которым не могу быть рядом, потому что обязана торчать в этом дурацком магазине, пока он сидит дома. Знаешь, вчера, когда я впервые пришла с работы, Азмир не был голодным и грязным. Совсем недавно я обнаружила, что его бьют, когда меня нет рядом. И теперь он писается в постель.

Внезапно мне стало стыдно, что я так много рассказала практически незнакомому человеку.

— Не знаю, почему рассказываю тебе все это. Но ты просил правды, и клянусь, что все было в точности, как я говорила.

Конечно, я знала, почему открылась Осгару. Я слишком долго не встречала такого доброго взгляда и вежливых манер. Я просто отвечала на его доброту.

Осгар какое-то время молчал, а потом заговорил:

— Не знаю, что сказать. Что же это за мать, если она могла такое сделать?

Но в этот момент в магазин вошел Манц, и нам пришлось прекратить разговор.

Манц подошел ко мне.

— Завтра у тебя встреча с иммиграционным адвокатом. Он хочет, чтобы ты подписала кое-какие бумаги.

— Какие бумаги? — спросила я. О чем он говорит?

— Просто подпиши их, когда я отвезу тебя завтра, и не задавай вопросов! — заорал Манц.

Осгар смотрел в пол.

Я весь вечер ни с кем не разговаривала. После ужина Осгар снова пришел в кухню и спросил, можно ли помыть руки.

— Прости за наш утренний разговор, — сказал он. — Я не хотел тебя расстраивать.

— Все в порядке. Мне нужно было с кем-нибудь поделиться, — ответила я. — Мне стало лучше после нашей беседы.

Осгар повернулся, чтобы вытереть мокрые руки, я протянула ему полотенце, и наши пальцы соприкоснулись, едва-едва. Мы посмотрели друг другу в глаза.

В кухню вошла Танвир, и волшебство растаяло.

— Тебе что-нибудь нужно, Осгар?

— Нет, все в порядке.

Он положил полотенце и вышел вслед за Танвир в гостиную.

Той ночью я не могла уснуть, ворочаясь на кровати, все думала об Осгаре. Со мной происходило что-то, чего я еще никогда не испытывала, и я не могла понять что, пока еще не могла. Я знала, что буду по-прежнему злой и напуганной, но видела перед собой только улыбку Осгара, ощущала прикосновение его руки, когда я протягивала ему полотенце.

Утром Манц спросил Осгара, побудет ли тот с Меной, пока он отвезет меня к адвокату.

Я совсем забыла об этой встрече. В чем там может быть дело? Зачем мне туда ехать? Зачем мне мог понадобиться адвокат? Я развожусь? Какие-то проблемы со свидетельством о рождении Азмира? Мне хотелось спросить об этом Манца, но я знала, что лучше промолчать, потому что он все равно только накричит на меня. Мена вопросительно на меня посмотрела, и я еле заметно пожала плечами.

Когда мы приехали к адвокату, какое-то время нам пришлось ждать в приемной. Затем высокий мужчина провел нас в кабинет и попросил меня присесть. Все в этом помещении заставляло меня чувствовать себя очень маленькой, хотя я уверена, что для этого ничего не делалось преднамеренно: костюм и акцент самого адвоката, его просторный офис, огромный стол красного дерева, разложенные на нем бумаги, — все, казалось, было призвано запугать меня.