Книга Щитом и мечом - Дмитрий Дашко

Девушка засмеялась.

– Тогда лучше обратиться к кардиналу Корсини. Этот ловкий флорентинец и есть настоящий хозяин Ватикана. Именно он правит за папу.

– Мне всё равно. Корсини так Корсини. Пусть вдвоём давят на Карла Шестого[18].

– Хорошо, милый. Только как ты собираешься поступить с моим подарком?

Я подошёл к камину, поворошил угли и, убедившись, что они не погасли, бросил завещание в топку. Бумага сразу занялась пламенем.

– Теперь это никому не опасная кучка пепла. Считай, что завещания никогда не было. Своему начальству передай, что СМЕРШ нашёл и изъял бумагу во время обыска. Так тебе будет спокойней. А теперь мне пора!

Барбарела закрыла лицо руками, крепко прижала к нему ладони и дрогнувшим голосом произнесла:

– Прощай, мой милый! Мне будет тебя не хватать!

Глава 30

Утро было полно прохладой. В лучах поднимающегося солнца роса на траве переливалась, словно бриллианты.

Путь от дома Барбарелы до Петропавловской крепости отнял немного времени. Пикет из полудесятка солдат, охранявший ворота крепости, заметил мой силуэт ещё издалека и растащил рогатки, пропуская. По красным воротникам мундиров я опознал преображенцев. Солдаты кутались в зябкие епанчи, переминались с ноги на ногу, двое из них грелись у разведённого костра.

Я поздоровался, получив ответное «здравжелав», и пошагал в здание бывшей аптеки, которое СМЕРШ делил с остальной Тайной канцелярией. В виду раннего часа навстречу никто так и не попался, за исключением караульных. Те находились в стенах здания круглосуточно.

Сначала я хотел пойти в свой кабинет, но потом передумал, направившись в приёмную комиссара.

«Предбанник» пустовал, поскольку секретаря фон Белова ещё не было, но караульные сообщили, что начальник давно на месте. Подобно Ушакову, он приходил на службу затемно и уходил часа в два ночи.

Я постучал в дверь.

– Заходите.

Фон Белов сидел за столом. Перед ним лежала открытая папка с бумагами. Глаза его были усталые и воспалённые.

– Елисеев? – удивлённо вскинулся он. – Что с вами? Здоровы ли?

– Грех жаловаться, господин комиссар. На мой внешний вид не обращайте внимания. Просто ночь выдалась бессонная. Устал.

– Надеюсь, вы пришли не для того, чтобы похвастаться любовными подвигами.

– Никак нет. У меня есть важные сведения, полученные от Барбарелы.

– Кхм… – фон Белов прокашлялся. – Это действительно ценные сведения?

– Так точно. Мы вскрыли целую сеть иезуитов. Некоторые из них годами прятались под чужой личиной. На одного из таких оборотней я наткнулся в Марфино. Это монах-иезуит Игнацио. В марфинском монастыре он надел на себя маску келаря отца Азария.

– И что же он там делал? – удивился фон Белов.

– Искал тайное завещание императора Петра Второго.

– Что?! – казалось, ещё немного, и глаза комиссара вылезут из орбит.

– По неизвестным мне причинам иезуиты решили, будто бы Пётр Второй оставил после себя завещание в пользу цесаревны Елизаветы. Якобы этот документ хранился в марфинском монастыре. Игнацио сумел проникнуть туда под маской келаря и несколько лёт провёл в поисках тестамента. Но… его ожидало горькое разочарование. Никакого завещания, разумеется, не было.

– Вы в этом уверенны? – напряжённо спросил комиссар.

– У меня самые точные сведения. Тестамента в природе не существовало, а шпион напрасно потратил не один год. Осознав тщетность поисков, иезуит убежал в Петербург.

– Почему в вашем докладе ничего не было об этом злодее?

– До встречи с Барбарелой я понятия не имел, что Азарий в действительности шпион. Виноват, не доглядел. Но мне и в голову не могло такое прийти.

– Понимаю. Вы знаете, где он?

– Только что выяснил. Прячется в доме танцовщика Ла Косты и ждёт переправки в Ватикан.

Лицо фон Белова раскраснелось от внутреннего волнения.

– Надо немедленно… сей же час отрядить солдат и арестовать негодяев! Елисеев, берите полуроту и как следует перетряхните гнездо этих тварей.

– Господин комиссар, – осторожно заговорил я, – дозволено ли мне будет выступить с одним предложением?

– Ну… – задумался фон Белов, – вы сегодня проявили себя достойно. Говорите…

Азарий-Игнацио был искренне удивлён, когда солдаты под моим предводительством ворвались в съёмный дом Ла Косты. Зато я бы не удивился, застав обоих итальянцев в одной постели, но танцовщик либо был охоч исключительно до женского пола, либо предпочитал потасканному монаху мужчин помоложе. В общем, старый знакомец спал в одиночестве. Солдаты крутили руки Ла Косте, тот страшно ругался и изрыгал богохульства, но сопротивляться не стал, понимая, что не сладить.

Я прошёл в спальню иезуита. Тот уже проснулся от шума и спешно одевался, поглядывая в открытое окно.

– Только не вздумайте прыгать. Дом окружён, – предупредил я.

– Проклятье! Это вы! – прошипел Азарий.

– Как видите. Мне снова удалось застать вас врасплох.

Стоит отдать должное, иезуит быстро вернул себе потерянное самообладание. Он презрительно посмотрел на меня.

– Что вы здесь делаете? Прибыли, чтобы арестовать меня?

– Для начала устрою обыск. Мои люди перевернут всё вверх дном. Это у них неплохо получается. А о вашей судьбе мы поговорим после. Хотя… – я сделал паузу, – думаю, вам нечего бояться. Крови на вас нет, а преступления ваши носят исключительно политический характер. Значит, необходимо, чтобы вы понесли соответствующее политическое наказание.

– Какое? – растерянно спросил он.

– Побудете парламентёром. Донесёте до вашего начальства наши слова.

– И только?

– Мы исходим из соображений разумной достаточности. Загнанная в угол крыса бросается на нападающего. Видит бог, я не желаю вам такой участи. Передайте кардиналу Корсини, что мы действуем с исключительным уважением к сану понтифика[19] и не собираемся раздувать международных скандалов. Взамен… взамен всего-навсего попросим о маленьком одолжении…

– Насколько маленьком? – глаза собеседника сузились.

– Совершенно незначительном по сравнению с неприятными последствиями, которые мог бы вызвать шпионский скандал. Наши условия озвучены в этом документе, – я протянул Азарию папку с бумагами, на которых ещё не высохли чернила, нанесённые рукой самого Остермана. – Разумеется, они имеют исключительно неофициальный характер. Но… нам было весьма приятно, если бы кардинал и его преосвященство Климент Двенадцатый отнеслись к ним с должным вниманием.