Книга Ведьма Сталинграда - Джастин Сарасен

Алекс почувствовала облегчение, и в то же время леденящий ужас, когда охранник, наконец, вывел ее из камеры. Куда ее ведут – на свободу или на допрос? Когда они прошли по коридору к темной комнате, Алекс поняла, что второе. Наводящая животный страх комната была пустой, за исключением пары стульев и лампочки на потолке, вся комната пропиталась старым потом и сигаретным дымом. Не подгибайся у нее колени от страха, Алекс, может быть, даже рассмеялась бы оттого, что обстановка слишком уж походила на декорации к фильму.

Только вот люди, появившиеся в допросной следом, не были актерами. Журналистка узнала всех. Во-первых, безымянный мужчина, которого она иногда замечала в «Метрополе» – очевидно, замена Виктору. Затем Лаврентий Берия, глава НКВД, у которого крови на руках было не меньше, чем у самого Сталина. Затем в комнату зашел Иван Осипенко и – вот так сюрприз! – Тамара Казар. Пухлость и расслабленность генерала еще больше подчеркивали худощавость и напряженность Казар.

Алекс чувствовала себя газелью, окруженной голодными львами.

Первым заговорил Берия. Маленький и лысый, он щурился сквозь очки без оправы. Слегка похожий на директора школы, в то же время он имел зловещее сходство с Генрихом Гиммлером. Когда Берия шагнул к ней, зажав между пальцами какой-то листок бумаги, Алекс инстинктивно дернулась в сторону.

– Какие отношения связывали вас с пилотом Настей Дьяченко? – спросил Берия.

Этого вопроса Алекс страшилась больше всего. Стараясь успокоиться, она ответила:

– Мы с ней сдружились, когда она узнала, что я тоже была пилотом, хотя я с ней почти не виделась после того, как ее перевели из ночных бомбардировщиков.

– Я полагаю, вы имеете в виду 588-й полк. Что вы там делали?

– Да, 588-й. Я фотографировала летчиц для журнала, в котором работаю. – Голос Алекс звучал сдавленно и резко. Покажутся ли ее слова ложью? – С разрешения Сталина, – добавила девушка.

На Берию это не произвело никакого впечатления.

– Дьяченко снабжала вас военными сведениями?

– Нет. Она лишь вкратце рассказала, как пилотировать У-2, чтобы я смогла полететь на этом самолете в случае необходимости. Именно это мне и пришлось сделать в Сталинграде. Когда пилота Катерину Буданову тяжело ранили, я сама долетела обратно до базы. – Упоминание Сталинграда должно было помочь.

Но невозмутимый Берия сунул под нос девушке листок и спросил:

– Узнаете?

Обычно на такой бумаге Настя писала письма своей матери. Алекс стала читать – девушку обуял такой страх, что ее затошнило.

Моя дорогая Алекс,

я не переставая думаю о нашей последней встрече, удивляясь, как же все с тех пор для меня изменилось. Ты так уверена в себе, благодаря тебе я нашла в себе смелость заглянуть за пределы границ и представить, как все могло бы у нас быть. Я люблю свою Родину, но теперь я могу представить себе жизнь, не зависимую от наших правительств и национальностей.

Я продолжаю выполнять свой долг и очень устала, но, как обещала, я добуду ту информацию, о которой ты просила. Есть столько всего о нас, о чем ты не знаешь, мне так много нужно тебе сказать. И я ненавижу, что нам всегда приходится встречаться тайно.

Когда война закончится…

Письмо резко обрывалось, по всей видимости, его не дописали. Какая досада, что оно оказалось в грязных руках НКВД.

– Я впервые вижу это письмо.

– Я спрашиваю вас не об этом. Вы его узнаете? – По сигналу Берии один из мужчин, крепкий и зверский на вид, встал рядом с ним.

Алекс не видела причин строить из себя дурочку. Лучше всего сказать почти правду.

– Оно адресовано мне, так что, похоже, это от Насти Дьяченко, но я это письмо никогда не видела. Где вы его взяли?

– Мы нашли его в вещах Дьяченко, – произнес генерал Осипенко. – Что это за секретная информация, о которой она упомянула?

– Не знаю, о чем вы говорите.

Берия кивнул, и крепыш ударил Алекс сбоку по лицу. Девушка оглохла, в ухе у нее зазвенело. Теплая струйка потекла у нее из носа по губам. Алекс поняла, что это кровь.

– Вам придется предложить нам кое-что получше. В этом письме говорится об обмене секретными сведениями. Также здесь присутствует подстрекательство к государственной измене. Не стоит с нами играть, мисс Престон, и думать, будто ваше гражданство вас защитит. Вы не первый американский подданный, оказавшийся в тюрьме на Лубянке.

Как ни старалась Алекс сохранять спокойствие и тем самым не давать им повода для подозрений, она задрожала.

– Нет никакой секретной информации. Раньше я летала на самолетах, и я просто попросила ее узнать, можно ли мне будет полетать на Яке. Она обещала все выяснить. А в остальном – я просто фотограф. Я отправляла все свои снимки вашим цензорам, и никогда не склоняла Настю Дьяченко к чему бы то ни было.

Голова Алекс дернулась в сторону от второго удара. Ей разбили губу – кровь попала на рубашку.

– Уверяю вас, у нас есть куда более неприятные способы разговорить человека, нежели просто избить его. – Берия снял очки и протер их носовым платком.

Алекс слизала кровь со своих губ.

– Я не понимаю, чего вы от меня хотите. У меня нет никаких секретных сведений, только интерес к полетам на самолетах. Клянусь.

Третий удар опрокинул Алекс вместе со стулом. Она ударилась головой о бетонный пол. Несколько секунд она была без сознания. Очнувшись, девушка обнаружила, что по-прежнему лежит на полу, а в голове у нее сильно шумит.

– Отведите ее обратно в камеру. Дадим ей ночь на раздумья. – С этими словами Берия вышел из допросной.

* * *

Алекс лежала, сжавшись в комок, на полу в камере. Что она могла сказать, чтобы выбраться из застенков Лубянки? Признай она, что это было всего-навсего любовное письмо, спасло бы это ее? Но ей была известна кремлевская паранойя. Для НКВД их с Настей любовь – если они в принципе потрудятся назвать это любовью – стала бы дополнительным доказательством шпионажа и государственной измены с оттенком сексуального извращения. Журналистка чуть не зарыдала от отчаяния.

Предупреждение Терри всплывало у нее в памяти и мучило ее. Это ничем хорошим не кончится; у тебя не получится уйти с ней в закат. Вместо этого ее жизнь закончится на полу в тюремной камере.

Алекс снова впала в беспамятство. Девушка не поняла, как долго она так пролежала, но, судя по сильной жажде, прошло довольно много времени, прежде чем дверь камеры отворилась. Вздрогнув, Алекс зажмурилась от резкого света, который зажегся у нее над головой.

Продолжая щуриться, журналистка попыталась сесть, опершись на стену. В камеру вошла Тамара Казар – грациозная, но словно высеченная из камня. Из-за смены положения у Алекс снова невыносимо разболелась голова, но по крайней мере она не будет беспомощно валяться у ног Казар.