Книга Где ночуют боги - Дмитрий Владимирович Иванов

Когда война вдруг прекратилась, так же внезапно, как началась, опять появились миротворческие силы. Они появлялись или до, или сразу после войны. Из черного джипа вышел элегантный иностранец в очках – он был главой миротворческой миссии – и стал спрашивать у окруживших его пыльных людей в камуфляже, где найти представителя местной власти. И тогда один дед иностранцу сказал, что местной власти пока вроде не видно, но можно поговорить с Ларис.

Иностранец спросил у деда:

– Ларис – это кто? Мэр?

Дед ответил:

– Не знаю, мэр, не мэр, у нее спросите.

Когда иностранца привели к Ларис и он увидел испуганную неожиданной встречей бабушку в голубой каске, в белом халате с красным крестом поверх домашнего халата в цветочек, в синих спортивных штанах и черных мужских военных ботинках, глава миротворческой миссии был удивлен.

– Он никогда раньше не видел такого «мэра»! – смеялась Ларис, когда это рассказывала. – Он вообще раньше, бедный, много такого не видел, что увидел у нас.

Голубая каска с двумя вмятинами от пуль и надписью «ООН» у Ларис, как оказалось, до сих пор есть.

– Очень хорошее ведрышко, – сказала Ларис Антону.

После войны Ларис приделала к каске удобную ручку, и теперь, когда приходит осень, собирает в нее урожай. Голубая каска ООН в хороший год теперь полна оранжевой спелой хурмы.

Больше всего Ларис горевала из-за соседей, которых она так любила и которых убили во время войны. Грузины убили Киракоса Тополяна, колхозника, старика, за то, что у него фамилия Тополян – как у члена правительства Абхазии.

– Он, бедный, кричал, что он колхозник, а не член правительства, – вспоминала Ларис, – а его все равно убили. Георгия Мартикяна тоже убили. Он был кофевар самый лучший. Как варил кофе этот человек! Никто так не варил. Его убили. А тело долго не отдавали. А у него был брат – епископ армянской церкви на Балканах, большой человек. Он сам попросил Шеварднадзе: «Скажи грузинам, пусть отдадут тело моего брата, кофевара Георгия». Шеварднадзе сказал грузинам. Тело отдали, без уха, с поломанными ногами. Ой, бедный человек, как он мучился перед тем, как умер. Такой кофе, как он, никто до сих пор не делает. А Володя Бигвава, абхаз, такой хороший был человек, добрый. Его застрелил Гаврош. Такой был мальчик. Не знаю, кто по национальности. Помогал гвардейцам, грузинам. Убивал всех, кого скажут. Пятнадцать лет ему было, а зверь – не человек. Гаврош повел Володю на пляж и застрелил. Там его и закопали, прямо на пляже. А потом через три дня бедного Володю опять гвардейцы выкопали для обмена. Поменяли его на своего убитого. Вот так намучился бедный Володя Бигвава. Что потом с этим Гаврошем было, не знаю. Может, убили его, а может, живет. Как он живет?!

А Беслана Тарба, он жил в Очамчире, абхаза, убили за то, что он сказал, что он абхаз. А Кумфу Авидзба, 75 лет ему было, били, кололи ножом, а он говорить не мог, бедный, он был глухонемой, он руками и глазами так умолял, чтобы его не трогали. А Бжания? Такой человек был, пенсионер, мудрец был, знаток абхазского фольклора, столько сказок знал, что хочешь знал: в дом к нему вошли, заставили старика выпить ядохимикаты, которыми он сад опрыскивал, бедный, умер, кто теперь такие сказки знает?! Артил Мелконян, бедный, 106 лет ему было, били, сломали руки и ноги, потом застрелили, 106 лет человек прожил, и так умер…

Так рассказала Ларис Антону. Никогда раньше Антон Рампо не знал этих людей, не слышал этих имен, не знал, как они жили, все эти люди, и как они умерли. Но ему, как и Ларис, было их очень жалко.

Ларис сказала:

– Золото, все из-за золота. Бандиты говорили: «Отдайте все золото, что имеете, тогда не убьем вас». В одном селе выкопали яму бульдозером, туда старух, малолетних детей бросили, а мужчин заставили засыпать их землей. Когда земли стало выше пояса, сказали: «Принесите деньги, золото, а то всех закопаем живыми». Всё село было там, оф, такой стоял крик, дети падали на колени, просили не закапывать их, дети из ушей сережки снимали, а сколько там золота, у детей в ушах? Все золото, что было в селе, все до последнего грамма забрали и тогда отпустили всех из ямы. Это же не люди. Это же дикари. В Сухуми приехали к театру на танке. Водку пили, стреляли по театру, по композиторам, на фасаде такие портреты хорошие были, эти композиторы сто лет назад жили, один из них Моцарт был, он, вообще, в чем виноват, он даже был не абхаз. Потом в театр зашли, нашли там бурки, в бурках на танках танцевали, кричали, пели. Дикие люди. А «Мхедриони» – эти вообще. Батальон такой был, по-грузински «мхедриони» значит «всадники». Раньше что всадники делали? Против врагов воевали, людей защищали, а эти «всадники» что делали? Людей убивали. У них униформа была: джинсы, пиджаки и очки темные, даже если дождь шел или зима, все равно в очках ходили, чтобы их не узнали потом, после войны, потому что они что хотели творили. В Сухуми выпустили сто обезьян из питомника, сказали: «Вот, эти павианы – абхазы, пусть бегают, пусть у них будет независимость». Эти павианы, бедные, больше людьми были, чем они. Что они творили, эти «всадники», не могу вспоминать…

Потом абхазы побеждать стали. И что начали делать, тоже, ой, Боже мой… В одном селе на столбах повесили пятьдесят грузин. В парке культуры и отдыха убили четыреста грузин. Главврача туберкулезной больницы, грузина, Шота Джгамадзе – такой хороший врач был – на глазах у родных расстреляли, а за что? За то, что людей лечил? В этом же театре, где Моцарта расстреляли, убили Теймураза Жвания, Гурама Геловани. Актеры были. А за что? За то, что грузины. А они не воевали. Бедные люди в театре играли как могли. В деревне Камани убили сванов. Монастырь там был. Монашек изнасиловали и зарезали, а священник там был – отец Андрий, такой хороший человек был, грузин, – его поставили на колени, спросили, кому принадлежит Абхазия. Он сказал: «Абхазия принадлежит Богу». Его убили…

Потом Антон узнал, почему в могиле Ардаваста, отца Ларис, нет Ардаваста. Отец Ларис, который ходил с пулеметными лентами крест-накрест, никогда ни в кого не стрелял. В войне он не участвовал. У Ардаваста была кавказская овчарка, Арго. Она лаяла на танки, когда грузины пришли, не со злости лаяла, просто тоже танков боялась, наверное. И ее застрелили из автомата.

Ардаваст сказал тогда:

– Абхазия называется «страна души». Где же душа у этих людей?

Он закопал собаку в саду. А через неделю умер. Перед смертью просил закопать его рядом с собакой. Что будешь делать? Последняя воля. Там и закопали его, рядом с собакой.

Вторую могилу Ардавасту сделали уже после войны. В деревне, где теперь Ларис живет, – чтобы было, куда приходить на Пасху. Так у Ардаваста стало две могилы. И обе – с собакой. Одна собака с ним рядом, в земле, в Абхазии. А другая на мраморе, на Аибге. Памятник Жока сделал, как всегда, – от души.

– Хорошо, что бурдюком не надо было душу Ардаваста ловить, – сказала еще Ларис.

Антон не понял, и Ларис ему объяснила. В Абхазии во время войны у моста через реку Гумисту много дней шли бои. Многие, кого убивали, падали в реку. Гумиста их уносила. А куда? В море. Куда еще может людей уносить река. А родственникам после войны куда приходить? Тогда родственники пришли к реке с бурдюками из желудков ягнят. Ими души погибших ловили. И бурдюки хоронили уже.