Книга Небесный Стокгольм - Олег Нестеров

…Чтоб за все за грехи мои тяжкие,

За неверие и благодать

Положи меня в русской рубашке

Под иконами умирать…

Тут он немного нахмурился.

…Ах, сегодня так весело россам,

Самогонного спирта – река.

Гармонист с провалившимся носом

Им про Волгу поет и про Чека…

Тут он уже не выдержал.

– Ну ладно, сдавайте мне Есенина, отнесу в машину, а то тут с вами за столом еще пару часов посидишь – все на свете забудешь.

Вторым подарком был миксер из ГДР, требовалась помощь все дотащить, и Петя пошел с ним. Антон открыл багажник своего «Москвича» – он наполовину был завален иконами.

Глава 39

В каком-то полусне прошло лето. Вернее, его Петя вообще не помнил. Мог про каждое лето своей жизни рассказать, а тут не за что зацепиться. Только руку порезал один раз сильно, а один раз до смерти испугался, когда Настю ночью на остановке не дождался. Поймал такси, поехал к театру, искал, потом домой позвонил на всякий случай, она уже там была. Просто на метро опоздала. Бывает.

С Антоном почти не виделись. Кира опять ездил в свою летнюю школу в Тарту, а теперь участвовал в какой-то научной разработке, вечерами то встречался с какими-то людьми, то сидел дома и что-то свое мудреное писал. С Мишель у них стало совсем все серьезно, она по-настоящему в него влюбилась и старалась быть рядом каждую свободную минуту. Перезнакомила его с разными интересными людьми, в основном творческих профессий, и теперь они бесконечно путешествовали из компании в компанию, где Кира открывал для себя другую Москву.

Осень пролетела так же быстро и по касательной. Как-то вечером, после работы, Кира неожиданно предложил:

– Поехали на Патриаршие? Прогуляемся, с Белкой увидимся. У тебя еще будет шанс заполучить «Мастера и Маргариту».

Петя об этой книге уже многое слышал, вернее, это была еще не книга, роман пока вышел в журнале, за которым охотилась вся Москва, записываясь в очереди.

– Мишель его сразу на редакцию заказала, сами мы быстро прочитали, теперь по рукам ходит. Белка мне на днях звонила, узнавала, могу ли я где достать. Вот, уже и прочитала.

Было холодно и неуютно, встали под фонарем. Откуда-то из темноты выплыла Белка.

– Ты специально мне здесь свидание назначил? Ну, где тут скамейка? Где масло разлили?

Вместо обычных брюк под мальчика на ней теперь была юбка ультракороткой длины и распахнутое пальто колокольчиком. Еще она отпустила волосы, с лета умудрившись сохранить загар.

– Привет вам от Севы. – Белка поймала их взгляд.

Достала из сумки сиреневые тетрадки, два номера журнала «Москва», и протянула их Кире.

– Держи. Хожу вот теперь, думаю целыми днями, – вздохнула она. – Пытаюсь разобраться.

Они двинулись вдоль пруда.

– Ну и что там у тебя в голове не сходится? – улыбнулся Кира.

– Знаешь, в моем представлении добро всегда было добрым, а зло – злым. – Белка была категорична. – Одно хорошо, другое плохо. Добро вечно борется со злом и рано или поздно его побеждает. По крайней мере, в книжках. И фильмах.

– Ну это только в наших.

– Ну да… На Западе с этим делом посложнее. Нас ведь как всегда учили? Зло – это неправильность. А Бергмана смотришь – ба, да вот оно, это зло, внутри каждого, это же часть меня, и будет со мной всегда, в том или ином виде. И с ума начинаешь сходить, когда понимаешь, что зло непобедимо. А тут как раз твой Булгаков подоспел. – Она кивнула на журналы. – И все стало складываться.

– И во что складывается?

– Я недавно перенервничала по работе, думала, с ума сойду, так скрутило-навалилось. И вдруг ощутила, просто физически ощутила, что все это в пределах моей маленькой человеческой коробочки. В моей маленькой скорлупе. А мир смотрит на меня так спокойно… И безразлично. Молчит…

Белка закурила.

– А у Булгакова Вселенная – вечная гармония. Все там сосуществует и друг друга дополняет. Добро и зло, свет и тень. Белое и черное. Получается, чтобы с миром сонастроиться, нужно просто его принять. Таким, как есть. Со всеми его тараканами и несправедливостями. В этом и будет твое счастье.

Кира наблюдал Белку с удивлением. И что-то еще было в его взгляде.

– Душа воплощается для счастья, – наконец ответил он. – Отдыхает себе в покое сколько надо, а потом – раз, берет себе новую дорожную карту, и вперед. Непонятно только, сама ли она выбирает, в каком человеке воплотиться и в какое время, или вслепую конверт распечатывает, а там… Батюшки святы, отец – пьющий лесоруб, мать – гулящая продавщица. Боливия, 1689 год. Но делать нечего, вперед, жить, горя хлебать, чтобы в конце концов счастливым стать. Впитывать, сколько можно, чувствовать. У меня порой впечатление, что я ресничка.

– Это как? – не понял Петя.

– Как будто мной сущее наш простой материальный мир ощупывает. Вот мы живем, а все наши ощущения, эмоции, каждый взгляд или встреча, любое переживание, самое незаметное, микроскопическое – все сюда пишется. – Кира показал на сердце. – Живем, копим, а в конце – раз, на убыстренной перемотке, все в общую копилку и отдали. Для этого, в общем, и живем. Грубо скажу, но человек курочек тоже выращивает, зернышками кормит, чтобы в конце концов скушать. Так и нас, видимо, кто-то там, наверху, по-своему имеет в виду. Поэтому важно всю свою жизнь впитывать, впитывать, чувствовать без конца, открываться. Когда человек в жизни какую-то схему для себя находит и чего-то достигает, у него есть соблазн остановиться. А чего дальше-то идти – и так все ясно. Ну и все. Чувствительность упала в десятки раз. А кому нужна ресничка, которая не чувствует? Спасибо, до свидания. Партия.

– Нет Кира, не реснички мы и не курочки, уж прости, – не согласилась Белка. – Мы-то мир творчески воспринимаем и переделываем. Стараемся, по крайней мере.

– У меня один раз видение было. Зимой как раз, в Тарту. Стоял под звездами и вдруг увидел три каких-то гигантских лепестка… Или не лепестка – три параболы-гиперболы, уходящие в бесконечность, пересекающиеся в одной точке. А там – искрит. Один этот лепесток – это мой духовный опыт, все мои бесчисленные воплощения, весь мой путь до сегодняшнего дня. Второй лепесток – бесконечно разматывающаяся вереница моих предков, и я, как человек, тоже на острие. Я такой, с таким набором генов и хромосом, характером, способностями… Третий лепесток – это среда. Тоже уходящая в бесконечность история страны, цивилизации, вообще Земли… И все это встречается здесь и сейчас, в этой точке, в этом месте, во мне самом – пересекаются несколько бесконечностей, и либо искрит, либо нет. Такая гигантская рулетка: вишенка, вишенка, яблочко.

– А надо, чтобы всегда искрило?

– Надо, Петя, надо. – Кира и Белка встали перед ним и заулыбались, как будто принимали его в пионеры на Красной площади.