Книга Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны следствия - Филипп Шенон

Хьюберт и Гриффин также начали собирать материалы о странной, сложной жизни Руби начиная с самого детства. Вскоре им стало ясно, что их, возможно, ждет куда больший объем работы, чем у команды, занятой биографией Освальда, который был почти вдвое младше Руби и у которого не было такого количества друзей и знакомых. «Черт возьми, нас только двое, а там восемь человек заняты одним Освальдом», – возмущался Гриффин позднее.

В середине марта Хьюберт и Гриффин составили докладную записку обо всех связях Руби с представителями организованной преступности и Кубой, проанализировав, каким образом все эти контакты могли вести к убийствам Кеннеди и Освальда. Эта докладная записка указывала на тот факт, что Руби явно преднамеренно давал неверную информацию о количестве своих визитов на Кубу16. В 1959 году, по его словам, он побывал в Гаване только один раз и провел там около десяти дней. Однако данные миграционной службы указывали, что он совершил еще по крайней мере один визит в том же году. В ФБР обнаружили доказательства вероятных контактов Руби с кубинскими политическими эмигрантами, которые, подобно некоторым его друзьям в преступном мире, хотели бы, чтобы Кастро был свергнут. Победа коммунистов на Кубе положила конец игорному бизнесу и торговле спиртными напитками, предприятиям, приносившим огромную прибыль американским гангстерам.

Хьюберта и Гриффина также поразил тот факт, что сразу же после убийства Руби открыто делился своими знаниями о текущей политической ситуации на Кубе. Во время полицейской пресс-конференции, организованной вечером в день убийства президента, Руби сидел в зале, притворяясь репортером, и даже поправил окружного прокурора Далласа Генри Уэйда, когда тот ошибся в названии группировки, поддерживающей Кастро (Освальд заявлял, что вступил в ее ряды в том же году). Уэйд произнес название как «Комитет за освобождение Кубы», но Руби поправил его, выкрикнув: «Генри, он называется “Комитет за справедливое отношение к Кубе!”» Откуда, недоумевали Хьюберт и Гриффин, Руби знал точное название?

Их также интересовал вопрос, правду ли говорил Руби, утверждая, что не был знаком с Освальдом. Существовала по крайней мере одна интригующая, хотя и непрямая, связь между ними. У Эрлин Робертс, хозяйки доходного дома в Далласе, где Освальд жил перед убийством, была сестра, состоявшая в близком знакомстве с Руби. В 1950-х годах Руби попросил сестру Робертс вложить деньги в один из его ночных клубов. Сестра сообщила ФБР, что встречалась с Руби 18 ноября, всего за четыре дня до убийства, чтобы обсудить еще одно капиталовложение.

Хьюберта и Гриффина очень воодушевляла идея, что в истории Руби было нечто большее – быть может, даже связь с Освальдом до убийства. Если за убийством Кеннеди стоял заговор, его можно было раскрыть, проанализировав фигуру Руби, а не Освальда. Но с самых первых недель расследования оба юриста чувствовали, что комиссия игнорирует их деятельность. Особенно этим отличался Рэнкин, от которого в очень большой степени зависело, какая информация, собранная штатными сотрудниками, будет передана Уоррену и другим членам комиссии. «Мы с Хьюбертом были загнаны на периферию», – говорил Гриффин17.

Рэнкин избегал разговоров с Хьюбертом и Гриффином и не хвалил их работу. «Хьюберт был в офисе каждый день, но Рэнкин его не замечал, – рассказывал Гриффин. – Хьюберт полагал, что Рэнкин его не уважает». Хотя Рэнкин часто заглядывал в офисы других сотрудников комиссии, чтобы узнать, как продвигается их работа, он «редко заходил побеседовать с нами». Ситуацию осложняла болезненная застенчивость Хьюберта. Казалось, он испытывал страх перед Рэнкином. Если в кругах правоведов Луизианы Хьюберт и сам был влиятельной фигурой, то здесь, в Вашингтоне, ему приходилось работать с молодыми интеллектуалами из «Лиги плюща», окончившими лучшие школы права в стране и работавшими в таких солидных учреждениях, как Верховный суд и Министерство юстиции.

«Хьюберт был нервным парнем, – говорил Гриффин. – Заядлый курильщик, день он начинал со стакана холодной кока-колы и пил ее целый день», кофеин же только добавлял ему нервозности. «Ко мне он относился с глубочайшим почтением, – вспоминал Гриффин позднее. – Он как будто поставил меня на пьедестал, и, может быть, поэтому я считал его наивным».

В феврале Хьюберт окончательно подтвердил, что совершенно не подходит для работы в комиссии, написав многословную и неудобочитаемую служебную записку на имя Рэнкина. В ней предлагалось составить список всех людей, пересекавших границу США в месяцы, предшествовавшие убийству, а также всех тех людей, которые покинули страну в первые недели после убийства, – сотни тысяч, если не миллионы имен, которые необходимо было вручную сравнить со списком подозреваемых. Хьюберт признавал, что такого рода работа может оказаться «совершенно непрактичным шагом», но «если она не будет выполнена, в заключительном отчете должно быть указано, что такой шаг рассматривался, и объяснено, почему это не было сделано»18. Записка повергла в отчаяние Рэнкина и его заместителей, которые сочли, что им предлагают потратить уйму времени на поиск иголки в стоге сена.

После того как требование Хьюберта было отвергнуто, он вновь написал Рэнкину, настаивая на том, чтобы до сведения всей комиссии было доведено его предложение, а заодно и то, что оно было отвергнуто. Он вновь повторил свои доводы: такая проверка поможет установить имя убийцы. «Злоумышленник будет стремиться покинуть США», – говорил он. Примут ли «американцы будущего» тот факт, что комиссия не рассмотрела все свидетельства, которые могли бы указывать на заговор, даже если сбор такой информации был обременителен?

В случае с Руби, предупреждал Хьюберт, имеющиеся доказательства не позволяли сделать четких выводов о мотивах убийства Освальда, и комиссия будет ошибаться, утверждая обратное. «Фактически на данный момент документы по делу Руби не позволяют ни исключить вероятность заговора, ни доказать его отсутствие». В последующие недели Хьюберт погружался во все большее уныние: комиссия игнорировала его работу, и он начал подумывать об увольнении. «Он был деморализован», – рассказывал Гриффин19.

Глава 20

Офис комиссии Уоррена

Вашингтон, округ Колумбия

февраль 1964 года

В конце февраля члены комиссии решили, что пора вступить в открытую борьбу с Марком Лейном. Этот нью-йоркский адвокат возник как будто ниоткуда и быстро стал главным общественным обличителем комиссии. Лейн приводил Уоррена в ярость. Для следствия он был «сущим наказанием», говорил позднее председатель Верховного суда. Уоррен никак не мог поверить в то, что какой-то безвестный адвокат по гражданским делам, отслуживший год в качестве члена законодательного собрания Нью-Йорка, всего за несколько недель сумел cтать всенародной знаменитостью благодаря тому, что делал громкие заявления по поводу убийства. Уоррен отлично знал, что его утверждения были абсурдными. Но Лейн извлекал максимум пользы из решения комиссии ограничить число своих публичных заявлений и проводить слушания в закрытом режиме. Это позволяло ему выступать с самыми невообразимыми обвинениями, которые комиссия почти не имела возможности опровергнуть. «Полная фикция, – говорил Уоррен о версиях заговора, распространяемых Лейном. – И никаких средств со всем этим покончить»1.