Книга За горами – горы. История врача, который лечит весь мир - Трейси Киддер

Он внимательно смотрел на меня. Я рассмеялся.

– Вы же понимаете, что я шучу на серьезную тему, – заключил он.

Однажды я слушал лекцию о ВИЧ, которую Фармер читал студентам Гарвардской школы здравоохранения. Внезапно посреди перечисления данных он упомянул гаитянское выражение “в поисках жизни сгубить жизнь”. Потом объяснил: “Так говорят гаитяне, когда бедная женщина, продающая манго, падает с грузовика и умирает”. Тогда мне на мгновение показалось, что я краем глаза заглянул к нему в голову. И обнаружил там обостренную потребность в построении взаимосвязей. В такие моменты возникало ощущение, будто его главное желание – отменить время и географию, чтобы свести воедино все составляющие своей жизни и напрямую пристегнуть их к миру, в котором он видит тесные, неизбежные связи между сверкающими бизнес-центрами Парижа или Нью-Йорка и безногим калекой, лежащим на земляном полу хижины в самой глуши далекого Гаити. По-моему, он считал самой фундаментальной ошибкой человечества склонность игнорировать людей, прятаться от чужих страданий. “Это и есть моя великая битва: как можно быть равнодушными, закрывать глаза, не помнить?”

Мне было любопытно, остается ли в его философии место для кого-нибудь, кроме бедняков всего мира и тех, кто борется за их интересы. Однажды в самолете он признался мне, что в любом попутчике видит пациента. По громкой связи раздался голос стюардессы: “Есть на борту врач?” Фармер тут же вскочил и бросился помогать американцу среднего возраста, явно представителю среднего класса. Как выяснилось, сердечного приступа у мужчины все-таки не было. Позже, вернувшись в свое кресло, Фармер сообщил мне, что подобные эпизоды случаются примерно раз в восемнадцать полетов. У меня сложилось впечатление, что он не возражал бы, случайся они хоть каждый полет.

На мой взгляд, эта способность воспринимать все и всех как непрерывную систему, целиком состоящую из взаимосвязей, – одна из особых, странных привилегий Фармера. Конечно, она изрядно затрудняет ему жизнь, зато освобождает от тех усилий, которые люди обычно прилагают, чтобы бежать, дистанцироваться как от собственного прошлого, так и от основной массы своих ближних.

Глава 23

Всемирный банк планировал дать ссуду на борьбу с эпидемией туберкулеза в России. Фармер уже пятый раз летел в Москву обсуждать условия ссуды. В самолете он рассказал мне историю этой своей миссии.

Около двух лет назад Говард Хайатт направил его в институт “Открытое общество”, фонд Сороса, прощупать почву на предмет финансовой поддержки перуанского проекта. Денег ему там не дали, но письмом сообщили, что фонд понимает важность проекта ПВИЗ, поскольку и сам проводит примерно такую же работу в России. Далее следовало довольно подробное описание этой работы.

Фармер вспоминал, что читал письмо по дороге на какую-то встречу и остановился как вкопанный на тротуаре: “Ох ты черт!” Он уже знал, что Сорос выделил 13 миллионов на пилотные проекты по борьбе с ТБ в России, но до сих пор был не в курсе подробностей. Проект предполагал использование только стратегии DOTS. Планировалось лечение всех больных лекарственно-чувствительным туберкулезом, а тем, кто не вылечится, – предоставление паллиативной помощи для облегчения предсмертных мук.

Но развал Советского Союза создал идеальные условия как для мощнейшей эпидемии, так и для процветания МЛУ-ТБ в ее рамках. Из-за распада системы борьбы с ТБ множество курсов терапии было прервано; повышение уровня преступности обернулось переполненными тюрьмами.

С благословения Хайатта Фармер написал директору фонда вежливое письмо на двух страницах, в котором объяснял, почему проект обречен на провал. Так он очутился в офисе Джорджа Сороса на Манхэттене. Фармер изложил свои соображения, после чего Сорос велел немедленно соединить его с директором российской ТБ-программы, эмигрировавшим из России микробиологом Алексом Гольдфарбом, и долго орал на того по телефону. Затем попросил Фармера помочь довести до ума пилотный проект.

Решился Фармер быстро, не все же не сразу. В то время ему еще приходилось довольно часто летать в Перу. Поездки в Россию означали дополнительные дни, а то и недели разлуки с Гаити, где дела с ТБ и прочими болезнями обстояли куда хуже. Зато ПВИЗ могли бы законным образом употребить часть денег Сороса на зарплаты. Кроме того, российская эпидемия бушевала в тюрьмах, а заключенные в глазах ПВИЗ – привилегированный контингент, даже в Евангелии о том сказано, смотри 25-ю главу Матфея. Плюс Россия сулила те самые возможности, на которые Пол с Джимом надеялись, еще когда решили заняться Перу, – шанс повлиять на политику медицинского обслуживания бедных в масштабе всей планеты. Россия в данный момент граничила с двенадцатью государствами, а некоторые из них, в свою очередь, – с богатейшими странами мира. “Гораздо труднее ратовать за справедливость в таком месте, как Гаити, которое легко запрятать подальше и не замечать. А Россию попробуй спрячь”, – рассуждал Фармер. Российский туберкулез способен показать миру, каковы последствия пренебрежения здоровьем бедных где бы то ни было. И как опасно не замечать Гаити.

Так что отправился он на экскурсию по сибирским тюрьмам. Его сопровождали Гольдфарб, несколько консультантов от фонда Сороса и несколько российских чиновников. До этого путешествия Гольдфарб отзывался о Фармере как о “злобном враге с севера”. Из Сибири они вернулись друзьями. Гольдфарб постепенно учился понимать Фармера. Как-то раз он поинтересовался, сколько Фармер берет за свои услуги, и тот ответил: “Алекс, болван ты этакий, что мне брать? Кучу денег беру с заключенных, военнопленных и больных бедняков. А уж с беженцев деру целые состояния”. Но крепче всего их объединило увиденное в российских колониях.

Почти в любой стране заболеваемость ТБ в тюрьмах намного выше, чем среди гражданского населения. Но в пенитенциарных учреждениях России она была не просто выше, а выше в сорок-пятьдесят раз. Более того, у большинства больных заключенных оказывались резистентные как минимум к одному препарату штаммы, а в некоторых тюрьмах до трети больных страдали полномасштабным МЛУ-ТБ. Туберкулез стал наиболее частой причиной смерти в тюрьме, но не все больные умирали там. Многие успевали выйти на свободу и посеять свой лекарственно-устойчивый штамм МБТ среди гражданского населения. К тому же их и после освобождения не лечили, в основном потому, что гигантская система борьбы с ТБ в России лежала в руинах.

Ситуация складывалась жуткая, но мировое сообщество пока реагировало на нее вяло. Пять-шесть иностранных организаций искали способ взять эпидемию под контроль. Бюджет на расходы у большинства из них был весьма ограничен – у кого несколько сот тысяч долларов, у кого миллион или два. Не все их проекты были хорошо организованы, но все запускались путем преодоления немыслимых препятствий – и все продемонстрировали вовсе не то, что планировалось: одна стратегия DOTS не только не поможет, но и расширит эпидемию. В Ивановской области американские Центры по контролю и профилактике заболеваний сознательно лечили больных МЛУ-ТБ препаратами, к которым их туберкулез был устойчив, и вылечивали всего 5 процентов. И Фармер предсказывал – как потом выяснилось, верно, – что у многих из этих 5 процентов случится рецидив. Даже “Врачи без границ”, получившие Нобелевскую премию за работу в России, до сих пор применяли только DOTS и вылечивали всего 46 процентов своих больных в ФКУ ЛИУ-33 Кемеровской области. “Отлично организованные клинические ошибки” – так называл Фармер эти проекты в своей статье.