Книга Яичко Гитлера - Николай Норд

— Зачем же мусорить? — терпеливо заметил Васильев. — Сказал бы, я б пепельницу подставил.

Он поднялся, поднял с пола окурок и затушил его в пепельнице. Потом прошел к окну, приоткрыл занавеску и некоторое время напряженно смотрел в темень в сторону кладбища. Затем посмотрел на часы на руке и сверился с настенными, где стрелки уже близко подходили к одиннадцати.

— Что ж ты замолчал, продолжай, — как можно спокойнее сказал Николай, которого душили спазмы ярости и безысходности. Ему казалось, что в данном случае наиболее разумным будет тянуть время, авось он что-нибудь да придумает или ситуация поменяется.

Володя повернулся и сел на подоконник:

— Да, пожалуй, надо успеть все тебе рассказать — времени у нас действительно осталось немного.

— Сколько? — насторожился Николай.

— К двенадцати ночи мы должны все закончить, Коля.

— Что потом?

— Потом? Ксения уедет, а насчет тебя мы решим после нашей беседы, — пожевав губами, неопределенно ответил Васильев.

— Ну, давай, говори дальше.

— Так вот, к вечеру следующего дня Федотов вернулся и сказал, что я зачислен в институт. Как он этого добился — объяснять не стал, но я понял, что этот человек — сила. Еще он сказал, чтобы я об этом нигде не распространялся и, вообще, о знакомстве с ним никому ни гу-гу. Я не знал, как его благодарить, но он сказал, что сейчас ему ничего не надо, но если что, сам ко мне обратится. Еще сказал, что если будут другие какие-то затруднения, чтоб обращался без стеснения, а квартирой могу пользоваться, сколько хочу, мол, брат на Север умотал на многие годы.

Но мне было неудобно бесплатно пользоваться этим жильем, ведь стипендию я первый семестр не получал, пользовался теми деньгами, которые привез с собой, и, как только появилась возможность съехать в общагу, так сразу и сделал. И Харитон Иринеевич на несколько лет исчез из моего поля зрения.

Но потом в моей жизни появилась Кира, я ее долго добивался, пока мы не поженились, а что за жизнь в общаге? И я пошел снова к Федотову. Он без разговоров отдал мне ключи от все той же квартиры, сказал, что и за аренду брать не будет, только чтобы сами с ЖЭУ рассчитывались. Мало того, предложил мне денег на семейное обустройство, и сказал, что будет кредитовать всегда, сколько надо, чтобы смело обращался. Я, конечно, не отказывался, не хотел, чтобы такая девушка, как Кира, в чем-то нуждалась, хотел сделать ее жизнь со мной счастливой, тем более что она мне досталась с таким трудом — ведь у нее была тьма поклонников.

— Так вот когда ты стал продаваться, Вова! — заметил Николай, у которого на поддержание разговора уходили километры нервов.

— Да, я тогда тоже насторожился — к тому времени я уже окончательно допер, что Федотов не простой человек и что лучше вовремя отказаться от него и его благодати и попытаться как-то самому пробовать обустраиваться, может, параллельно работать где-то. Но на вечернее отделение, чтобы куда-то устроиться, я перейти не мог — это означало бы потерять контроль над Кирой. Мы же учились в одной группе, и теперь я ее еще не только днем, а еще и по вечерам бы тоже не видел. А Кира для меня — все, не тебе говорить. Я не знал, что делать. Помощи больше ждать было неоткуда — матери хватало заработка лишь на себя да прокорм Толика, он еще в школу ходил. А Кира, ты это знаешь — та, вообще, была сирота. Да если бы у нее даже и были бы богатые родители — разве я б осмелился что-то тянуть с нее?

— Ты мог бы написать мне, я бы помог.

Что-то дрогнуло в лице Володи, когда он ответил:

— Ты мне и так дал прилично, когда я поехал поступать, и к тому времени я еще не отдал тебе старый долг. Да и помог бы ты мне еще разок, ну потом другой, но разве стал бы тянуть меня и мою семью постоянно? Нет, это был не выход. Я попал в замкнутый круг, и это угнетало меня.

Но однажды, когда я брал у Федотова деньги в очередной раз, я прямо спросил его, почему он печется обо мне, что ему от меня надо? Тот сказал, что, возможно, никогда и ничего ему от меня не понадобится, но, может, когда-то потребуется что-то такое, за что цена будет стоимостью в человеческую душу. При этом он улыбнулся, вроде как пошутил, но по его глазам я понял, что он говорит очень даже серьезно. И тогда я ответил, что готов сделать все что угодно, но в пределах закона. Федотов снова улыбнулся, но теперь явно с сарказмом и сказал, что он не какой-то там злодей, чтобы за мою несговорчивость гнать меня взашей из квартиры и требовать возврата долгов, но придет день, когда я сам приду к нему и предложу свою душу.

Эти слова его я запомнил накрепко и теперь жил в напряженном ожидании чего-то страшного. Но что я мог поделать? Конечно, в неопределенном будущем я думал с ним рассчитаться и регулярно записывал все свои долги. Но пока продолжал, скрепя сердце, пользоваться его помощью и с великой надеждой смотрел на свет в конце туннеля — на тот день, когда мы с Кирой окончим институт, уедем из Ленинграда, подальше от Федотова, и сможем начать жить самостоятельно.

И все шло к этому, но тут, как гром среди ясного неба, случилось это наваждение: Кира влюбилась в Сашку Абдуллаева — артиста из Ленкома, известного хлыща и забулдыгу. Помнишь, он был весьма известен лет пятнадцать — двадцать назад? Мы же с тобой в одиннадцатом классе вместе на фильм ходили — «Человек-акула», где он в главной роли снялся — народ валом валил, билетов нельзя было достать.

Николай безмолвно кивнул.

— Тот еще красавчик гребаный был! — продолжил Васильев и грязно выругался. — Но, признаться, очень популярный, особенно у девушек, вот и вскружил бедной Кирюше голову. Когда я узнал — чуть не сдох, сердце рвалось, но виду не подал, не хотел унижать ее упреками. Мог бы и сразу удавиться, да тешил себя надеждой, что перебесится Кира, вернется, и тогда все устаканится. Такие, как Абдуллаев меняют девушек как перчатки. Но все получилось у них, вроде как, всерьез, и тогда я — с моста на камни. Нога у меня — это с тех пор…

— А чего ты Абдуллаева не замочил? Ты же можешь, — не сумел скрыть язвительности Николай.

На мгновение собеседники сшиблись глазами, и Володя примолк. Теперь он беззвучно шевелил губами, смотря куда-то сквозь стены мимо Николая.

— Может, развяжешь, я не сбегу, слово даю, — вернул его в реальность Николай.

— Верю. Сбежать-то ты не сбежишь, просто грохнешь меня тут и все.

— Мне надо в туалет.

— Я тебе развяжу ноги, сходим за угол, до туалета я тебя не поведу.

— А член кто мне вытаскивать из ширинки будет — ты?

— Для друга сделать это не зазорно, — серьезно ответил Васильев. — Только, извини, ты парень ушлый, придется тебе немного крылья обрезать.

Он слез с подоконника и куда-то ушел. Через несколько минут он вернулся с колодками для ног, какие в царские времена применялись для узников и какие Николай видел лишь в краеведческом музее.

— Наверное, еще от самых первых хозяев остались — дом этот местного купца был, в кладовой валялись, к нему, говорят, каторжан на работу приводили. Но еще крепкие!