Книга Аппетит - Филип Казан

Он принял меня за паломника: это было очевидно по тому, как вытянулось его лицо, когда он меня услышал.

– Туда, – привычно-безотчетно сказал он, указывая влево от меня. – До того палаццо – видишь? – Ответа он не ждал. – Сразу за ним поверни налево. Там будет мост – Понте Сант-Анджело, да? Увидишь большое круглое строение на том берегу реки. Переходишь мост – и Святой Петр слева от тебя. Базилика, да? Собор? А если тебе нужно где-то остановиться, то езжай вверх мимо большого круглого здания, ищи свою речь и найдешь приют. Да спасет тебя Господь, сын мой.

Он опустил голову и плечи: указания выданы и я уже забыт.

– Святой отец! – сказал я опять.

Он взглянул на меня с видом терпеливого раздражения.

– Я ищу дворец кардинала Федерико Гонзаги. Вы знаете, где он может быть?

– Кардинала Гонзаги? – Священник смерил меня взглядом с головы до ног, на этот раз внимательно. – Ах, извини, я принял тебя за иностранца. Ты гонец, да?

Похоже, гонцы надоели ему лишь немногим меньше, но, по крайней мере, он обратил на меня внимание.

– Не гонец, отец. Я повар.

– Повар? Ерунда. Ты слишком тощий.

– Честно. Мой маэстро готовит для его высокопреосвященства кардинала и вызвал меня из Флоренции.

– Флоренция? О, вот почему я узнал твой акцент. Все-таки чужеземец, а? – Он добродушно рассмеялся, и я повеселил его собственной ухмылкой. – И ты никогда раньше не бывал в Риме?

– Нет, это…

Можно ли в этом городе доверять хотя бы священникам? Я кашлянул и решил, что если нельзя положиться на человека Божьего, то лучше уж вернуться и попросить тех двух бандитов приютить меня на ночь.

– Так и есть, вы правы.

– Ну ладно. Лучше тебе найти твоего маэстро, пока римские воры не обобрали тебя до нитки, а они это сделают, сын мой, они это сделают. Итак – Гонзага, да? Я знаю, где он живет. Сан-Лоренцо ин Дамасо.

Он выдал мне указания, которые выглядели довольно простыми.

Мне стоило повнимательнее слушать священника. Хотя он описал более-менее прямой путь до Сан-Лоренцо ин Дамасо, я скоро обнаружил, что заплутал в улочках, которые изгибались, поворачивали обратно или упирались в тупик. В конце концов я оказался в каком-то месте, где люди жгли известь в дверях своих домов. Улицу заволакивал едкий дым, а обжигальщики с угольно-черными лицами и красными глазами скалились сквозь клубы, словно черти в аду, будя во мне ужас. Когда я вынырнул из этого проклятого царства, то оказался на обширном рыбном рынке. Я снова спросил дорогу – на этот раз у рыботорговца, и он рассказал, как мне ехать, но только потому, что я немного поболтал и пошутил с ним о дораде. Мне, однако, становилось не до шуток. Я чувствовал себя испуганным и очень одиноким, не говоря уже о голоде. Конь сердился на меня: ему были нужны вода и сено, и он начал спотыкаться на мостовой. Я повернул его к северу, но никакого Сан-Лоренцо перед нами не появилось. Вместо этого мы приехали на берег реки. Там был мост, а за ним что-то вроде замка – несомненно, то самое большое круглое строение, о котором говорил мне священник. А за ним собор Святого Петра… Я припомнил прощальные слова Велии.

– Прости, коняга, – шепнул я потному животному, и мы пересекли реку и поехали по длинной прямой дороге к базилике.

Я снова оказался в реке паломников, текущей к огромному зданию, рядом с которым все прочие казались крошечными. «Наверное, даже людям, живущим на луне, его видно», – подумал я и на том покорился и стал одним из паломников.

У собора нашлись желающие приглядеть за лошадьми, и я оставил своего коня человеку настолько честному на вид, насколько вообще возможно, и хорошо заплатил ему за еду и воду, но сумку взял с собой. Затем я влился в длинную извилистую очередь из мужчин и женщин, стремившихся попасть в церковь. Отвесив челюсть, я прошел через атриум, который показался мне размером с нашу Пьяцца Санта-Кроче, пропал с головой в сияющей мозаике, изображавшей святого Петра, идущего по морю Галилейскому – оно мерцало и переливалось, как настоящая вода. И, даже находясь в толпе вонючих толкающихся людей, я ахнул, когда вошел в саму базилику, потому что внутри она была такой невероятно огромной, что казалось, будто в ней заключены сами Небеса. Клянусь, я ощутил, как моя душа натянулась, словно парус, отчаянно желая унестись вверх, в далекие просторы. Но теперь паломники перебегали от гробницы к гробнице, и я шел вместе с ними, чтобы коснуться каждого священного камня, изумленно покачать головой над могилами святых, усыпальницами Пап, чудесными реликвиями.

А потом я пришел. Передо мною был алтарь, и я чуть ли не видел кости старого рыбака, лежащие под ним, как будто камни специально для меня превратились в стекло. Я встал на колени, коснулся лбом пола, зажег свечи. Одну за маму, одну за донну Велию. И одну за Тессину, хоть и не назвал ее, – просто зажег дорогущий восковой мизинец и воткнул в песок, где его свет влился в стену света, плещущегося возле могилы Петра. И, выйдя наконец в поздний полдень, обнаружил, что человек с честным лицом украл моего коня.

Когда я все-таки добрался до дворца Федерико Гонзага, который оказался совсем недалеко – на самом деле я проезжал прямо мимо него, – солнце уже почти село и город залило теплым насыщенным апельсиновым светом. Я устал, меня мучила жажда, но я не решился остановиться где-нибудь на пути, опасаясь, что меня ограбят, если не хуже. Моя рука на рукояти меча почти онемела, а ноги болели, потому что я заставлял себя гордо выступать, задрав подбородок и топча мостовые Рима, будто я здесь хозяин. Но при этом все время ощущал себя так, словно топор забойщика уже завис над головой этого глупого заблудшего флорентийского бычка.

Привратник кардинала уже собирался спустить меня с лестницы, но я сказал, что я ученик маэстро Зохана, приехал к нему из Флоренции и, кажется, даже начал умолять его меня впустить. Привратник долго-долго смотрел на мой живот, как будто мои поварские умения должны были являть себя там. Он взглянул на мое лицо, потом опять на живот, как отец перед незамужней, но беременной дочерью, потом фыркнул, толкнул меня на скамью сразу за дверями и исчез в глубинах дворца. Когда он вернулся, за ним катился Зохан, кривоногий, одетый в кухонное, с ложкой под мышкой. Я был так рад его видеть, что чуть не упал на колени во второй раз за этот день, но не успел и шевельнуться, как феррарец приставил ложку к моей грудине.

– Ни хрена себе, – сказал он.

– Маэстро… – прохрипел я.

– Плясунья. Хорошо. Надевай рабочее. Мой заместитель помер, на мою голову. Помер, ублюдок этакий! Чертов урод!

– Что, прямо на кухне? – пролепетал я.

– Нет, не на гребаной кухне! В Тибре. Его только что выловили. А не надо было крутить с драгоценной доченькой домохозяина, правда, а? Или, если уж на то пошло, крути сколько сердце просит, как я ему сказал, но держи свой тупой деревенский рот на замке. Но он одно сделал, а другое нет. Христос только знает, как он находил время. Видимо, я недостаточно его загружал, поганца.