Книга Право на безумие - Аякко Стамм

– Что ты такое говоришь, Нюра? Перестань…

– Я поверила тебе…, я верила в тебя! И что?! Что в итоге?! Я по нескольку лет ношу одни и те же трусики! У меня никогда, слышишь ты, никогда за всю жизнь с тобой не было более одной пары свежих, не рваных колготок! Как бы ты отнёсся к женщине в рваных колготках? А я постоянно штопаю их и надеваю под джинсы. Я все последние годы хожу только в джинсах, и не потому вовсе что считаю свои ноги некрасивыми, просто у меня нет целых колготок! А ты будто не замечаешь, будто тебе невдомёк… Хоть бы раз поинтересовался моим нижним бельём! Я уж не говорю про тело, оно тебя давно не интересует!

– Нюра, перестань! Я прошу тебя, остановись!

– Я постарела…, я превратилась в обрюзгшую, потасканную домашнюю клячу! Мне не в чем выйти из дому, я попросту не влезаю ни в одну из своих старых тряпок, купленных пять, семь, восемь лет назад! А новых у меня нет! Мне не на что их купить, у меня давно уже нет своих денег, даже ничтожной карманной мелочи! Я безработная… Я устала…, мне противно клянчить у тебя хоть какие-то деньги даже на необходимое…, не для себя лично, даже для дома! О себе я вообще не вспоминаю, по нескольку месяцев разбавляю водкой старую косметику, чтобы хоть как-то выглядеть, казаться хоть чуточку привлекательнее, чтобы хоть немного скрыть свои пятьдесят лет, не думать об этой проклятой старости…

– Перестань! Я умоляю тебя, перестань!

– А почему это я должна перестать?! Потому что тебе не нравится правда? Потому что тебе хочется лишь восторгов и поклонения извне и безропотной, тихой покорности от меня? Настолько тихой и настолько безропотной, что ты посчитал себя вправе выбросить меня, как старую выцветшую куклу, лишь только на горизонте появилась новая, свежая, молодая и красивая, настолько эффектная, что с ней не стыдно появиться на публике, в богемной тусовке, которая, несомненно, придаст твоему блистательному имиджу ещё больше блеска и шарма!

Аскольд чувствовал себя на пределе, на грани бешенства. Ещё немного, ещё одно неосторожное слово – и коварный бес, всегда выжидающий, всегда готовый напасть исподволь, исподтишка, завладеет полностью его сознанием, его волей. Тогда жди беды.

Чтобы как-то сдержаться, не дать бесу разыграться лихим, беззастенчивым шабашем, Богатов рванулся к выходу из комнаты, но внучка Чингисхана, не желая оставлять поле битвы без явного, безоговорочного победителя, преградила ему путь.

– Когда я ещё работала, то практически все мои деньги мы тратили на тебя – на твою машину, на твоё творчество, на то, чтобы ты выглядел презентабельно! Как же, ты писатель – лицо публичное, на виду! И где результат?! Чего ты добился?! В чём состоялся?! Ты пашешь по шестнадцать часов в сутки на чужого дядю, ты практически не бываешь дома, а денег у тебя как не было, так и нет! У нас вообще ничего нет! Ничего! Да ладно бы это! Ты и роман-то свой никак не можешь дописать, как год назад остановился, так и ни с места! Горе-писатель! У тебя ничего нет, Богатов, – ни капитала, ни перспектив! Ты неудачник, дорогой мой! Ты самый обыкновенный НЕ-У-ДАЧ-НИК!

– Замолчи!!! Ты не смеешь мне это говорить!

– Не смею?! Это почему же? Очень даже смею! Легко смею! Неудачник!!!

– Замолчи…!!!

– ТЫ НЕУДАЧНИК!!! НЕУДАЧНИК!!!

Безумная ярость обжигающей, кипящей лавой залила глаза Аскольда, его сознание, волю, душу, похоронив под грудой пепла и шлака его светлое начало. Не ведая что творит, он наотмашь ударил женщину ладонью по лицу, так что та отлетела лёгким воздушным мячиком и упала тихо на пол. Путь был открыт. Богатов вырвался прочь, захлопнув за собой дверь с такой неистовой силой, что со стены упал портрет Нюры, написанный им несколько лет назад. Сама же Нурсина ещё какое-то время оставалась лежать на полу без движения. Она очень неудачно упала, наскочив на острый угол стола, сломав два ребра, и теперь не в силах была пошевелиться от боли. Но всё же эта боль была ничто по сравнению с болью душевной. Её Аскольд был уже не её Аскольдом, если впервые в жизни всё-таки поднял на неё руку.

Глава 19

– Люди часто никак не могут понять друг друга… Даже не «не могут», а не хотят… Потому и не могут… Это же так сложно смочь то, … чего не хочешь.

– Как это?

– Вот ты,… сможешь съесть целую тарелку манной каши? И не просто так, взять и съесть, а есть, есть, есть каждый день,… да ещё делать вид, что тебе вкусно?

– А откуда ты знаешь, что я не люблю манную кашу?

– А я и не знаю… Просто так взял и спросил… Я и сам не любил её, когда был… ну, как ты,… ну, не совсем ещё взрослый. Я так думаю, что её никто не любил в детстве, потому что всех кормили именно манной кашей. Разве можно любить то, что непременно надо любить?

– …

– Я не знаю, у меня никогда не получалось… Другое дело, когда нет его,… когда далеко,… когда некому сказать: «А ну, давай, люби как миленькая, или тебя высекут плётками!», тогда взаправду понимаешь, что хочешь… и даже любишь…

– Как это…?

– Что?

– Как это, высекут плётками?

– …

– Это же очень больно и… страшно,… стыдно…

– Хм… А вот я бы сейчас съел тарелочку манной каши,… жиденькой, ровненькой, без комочков…

– А я всё равно не стала бы есть. Даже если бы ты съел семьсот миллионов тарелок. Я даже когда уже выросла большая, всё равно не стала любить манную кашу.

– А кого ты любишь?

– Маму люблю… и папу.

– А почему же тогда из дому убежала?

– Потому что… Чего пристал?! Захотела и убежала…

– Тебя били?

– Ты что? Меня никогда не били… Девочек нельзя бить.

– Тебя ругали?

– Нет… Никогда! Меня нельзя ругать,… я хорошая.

– Так что же тогда? Заставляли есть манную кашу?

– Меня обидели…

Троллейбус – не поезд. Он более свободен в своих движениях, более независим. Захотел, объехал незначительное препятствие. А может и значительное. Это насколько позволит длина рогов. Но и не такой удобный, не такой комфортный. Нельзя в нём прилечь, отдохнуть, забраться на верхнюю полку и забыться, отключиться от внешнего мира под убаюкивающее покачивание и мерный стук колёс. И отобедать нельзя, сдобрив терпкий, обжигающий вкус коньяка кисло-сладкой долькой лимона в сахаре,… или спелой, сочной, огромной, как слива, ягодкой винограда. Нельзя. Даже манную кашу нельзя. Даже когда не надо, а хочется. Самому хочется. Ведь бывает же и такое, именно в такие вот минуты и бывает. Когда нельзя.

Но есть люди, которые умеют в любой обстановке почувствовать вдруг себя легко и свободно,… будто на мягком пуховом облаке. Когда ничто вокруг не отвлекает, не отягощает суетой и прозаичностью, не замыкает в ограниченном внешнем мире, но позволяет беспрепятственно парить в бескрайнем внутреннем. Эти люди – дети, да ещё некоторые,… очень некоторые взрослые.