Книга Гребень Клеопатры - Мария Эрнестам

Анна в Амстердаме. Другая страна, другая жизнь. Недолго же им довелось жить вместе в Стокгольме.

— Что заставило тебя принять это решение?

— Я не хотела признаваться даже самой себе, но мне кажется… что я никогда никого не полюблю так, как люблю Грега. И я должна научиться понимать, что моя дочь непохожа на нас, что она другая… и попытаться наладить с ней отношения. А самое главное — мне хочется забыть обо всем, что случилось. Попытаться простить себя.

— Ты ни в чем не виновата, Анна.

— Почему ты в этом так уверена?

Мари ничего не ответила. Ей было страшно остаться одной. Без Анны. Без Фредерика. Только бесконечное море, острые скалы, зеленые луга и черные мысли.

— Я уеду в Ирландию, — прошептала она.

«В Ирландию», — повторила она про себя, словно мантру. Анна все еще ворочалась в постели. Интересно, как она отреагировала бы на решение Мари вернуться в Ирландию. Сочла, что это разбудит воспоминания о жизни с безумцем, который и ее чуть не довел до сумасшествия? Мари решила опередить вопрос, который могла бы задать Анна.

— Знаю, ты просила меня забыть Дэвида. Смириться с тем, что он умер. А я не захотела тебя слушать и выбежала из кафе, помнишь? В ту ночь я впервые оказалась в «Фата-моргане» и начала открывать для себя Фредерика, которого не знала. Ты была права. Я должна забыть. Но для этого мне нужно вернуться. Это единственный способ. Там я чувствовала себя дома, там мой дом…

— Прости, я не имела права кричать на тебя тогда.

— Не извиняйся. Ты права. Я жила с призраком. И медленно сходила с ума. Но теперь пора с этим покончить.

Вопрос Анны был эхом ее собственных мыслей.

— Что ты собираешься там делать?

— Я снова открою ресторан. Я могу купить помещение…

Мари замолчала, не в состоянии произнести «на деньги Эльсы Карлстен». Не хотелось говорить об этом сейчас. Что она станет делать, когда Анна уедет, оставит ее одну? Но Анна была беспощадна:

— Значит, мы не скоро увидимся снова?

— Но мы же расстаемся не навсегда и будем поддерживать связь…

Поддерживать связь… Фредерика рассмешила бы такая формулировка. Музыка в гостиной стихла. Интересно, какие кошмары преследуют по ночам Мишель Андре?

— Юхан довел меня, и я вонзила ножницы ему в руку. Это случилось всего несколько недель назад, но мне кажется, с тех пор прошли годы. После этого мы создали «Гребень Клеопатры». Настоящего монстра. Боже мой, отец наказывал Фредерика за то, что тот наряжался в женские платья…

— Тебя тоже наказывали родители? — осторожно спросила Анна.

И тут Мари почувствовала, что та оказалась рядом, в ее постели. Анна обняла Мари за талию и прижалась к ней всем телом. Мари ощущала спиной ее грудь, живот и бедра. Морской прилив, сумерки, дождь… Они лежали обнявшись, и Анна ее утешала. А вот Фредерик никогда больше не засмеется и не заплачет. Его больше нет.

— Меня не били, если ты это имеешь в виду. Родители никогда бы не подняли на меня руку. Они предпочитали меня игнорировать, неважно, заслуживала ли я это или нет. Отказываясь со мной разговаривать, они давали мне понять, что я совершила какой-то проступок. Вот почему рассказ Фредерика о том, как он изображал воздух, на меня так сильно подействовал. Мне хорошо известно, каково это, когда тебя просто не замечают. Иногда это длилось по несколько дней. Может, поэтому я могла быть рядом с Дэвидом в периоды его депрессии. Мне такое было не в новинку.

Она чувствовала дыхание Анны на своей коже. Ощущала аромат кардамона — и поддержку. И ее охватило непреодолимое желание поделиться с подругой воспоминаниями.

— Однажды они не разговаривали со мной целый месяц. Мама пыталась нарушить обет молчания, но папа запретил ей. Он был очень последовательным. Последовательным во всем. Ставил порядок превыше всего. А мне тогда казалось, что я схожу с ума. Я тогда только начала ходить в школу…

И снова голос Анны. Теплый и мягкий, полный сочувствия и нежности. Он успокаивал ее, утешал. Мари вспомнился Иисус, идущий по воде. Не смотреть вниз, чтобы не утратить веру. Посмотришь — и магия закончится.

— Что же такого ужасного ты натворила? За что они тебя наказывали?

Тишина. Воспоминания о скорлупе, бьющейся о стекло, и о бело-желтой жидкости с зародышем, который мог бы летать.

— Я пила сырые яйца. В школьном автобусе.

Глава двадцать пятая

Голуэй-роуд. Главная улица. Рыночная площадь. Бич-роуд. Клифден. Коннемара. Последний раз она была здесь летом, когда за столиками уличных кафе сидели туристы. Теперь же холод, словно шубой, окутал улицы и дома. Мари бродила по знакомым улочкам, отмечая, что разноцветные фасады домов поблекли в скудном свете зимнего солнца, едва пробивавшегося сквозь тучи. Она разглядывала традиционные ирландские свитеры и кельтские украшения в витринах и думала о том, как мало изменилось после ее отъезда. Все так же приезжали, покупали сувениры и уезжали туристы, на смену им, как морской прилив, прибывали новые, и все повторялось сначала. В окне паба «Мьюларки» была вывешена афиша, анонсирующая выступления местных музыкантов. Дэвида Коннолли среди них не было.

Мари перенесла расставание со Швецией безболезненно. Похороны Фредерика стали завершающим аккордом. Это было просто ужасно; Мари не представляла, как бы вынесла все, не будь рядом Анны, всегда готовой ее поддержать. Кроме них, на похоронах присутствовали лишь несколько сельчан и группка артистов из «Фата-морганы». В другой ситуации Мари позабавило бы такое пестрое общество, но не на похоронах друга. Слишком резкий контраст представляли две стороны жизни и смерти Фредерика.

Михаэль Пфайль был предельно вежлив и деликатен, но его присутствие постоянно напоминало Мари о заказе, полученном «Гребнем Клеопатры», и о мире иллюзий, каким стал для Фредерика клуб Михаэля. Присутствие его дочери Стеллы в инвалидном кресле еще больше усиливало ощущение трагизма происходящего. Это была женщина редкой красоты, крайне замкнутая и немногословная. Мари так и не поняла, почему она приехала, — возможно, отец нуждался в ее поддержке. Была ли она знакома с Фредериком? Мари не хотелось спрашивать. Они лишь поздоровались и обменялись парой фраз. Стелла Пфайль явно была не из тех, кто тратит время на бессмысленные разговоры.

Мать Фредерика играла и пела. Ее голос обладал обширным диапазоном, и публика, как дрессированные обезьяны, аплодировала ей. Мари от этого стало еще горше, и она испугалась, что не выдержит поминок. Еще много лет она будет оплакивать Фредерика…

После возвращения в Стокгольм они с Анной несколько дней провели в кафе. Анна завершила все формальности по подготовке дома к продаже, причем в какой-то момент потеряла терпение и сказала покупателям: «Если вы не выкинете эти уродливые подушки, я сделаю это сама». Наконец они расплатились. Мари проконсультировала несколько подростков по поводу выбора будущей профессии. Она собиралась изложить им свои соображения по поводу конъюнктуры рынка труда и актуальных на данный момент профессий, но передумала и сказала только: «Делайте то, что вы хотите делать, и никогда не давайте повода говорить вам, что вы ни на что не способны». Они посмотрели на нее с удивлением и облегчением. Закончилась консультация в кафе с лимонными маффинами, и подростки повеселели. Одна девушка сказала, что ей нравится крестик Мари.