Книга Идеальный вариант - Лариса Райт

– Это было так давно, я уже и не помню.

– Ты меня обманываешь.

– Да нет же.

– Честно?

– Честно.

– А она говорит, ты ее на баранки променяла.

– Какая глупость! – На глазах выступали слезы. Лика подскакивала и принималась утешать бабушку:

– Ну, не плачь! Не плачь, пожалуйста! Мама правда глупости говорит.

Дина послушно вытирала слезы, а внучка улыбалась. Потом робко и очень серьезно спрашивала:

– Ба!

– Чего тебе?

– Ты если где встретишь те баранки, обязательно принеси попробовать, хорошо?

– Хорошо. Только их теперь и не найдешь нигде.

Дина и не искала. Но нашла. Совершенно случайно. В булочной около музыкальной школы, куда теперь торопилась за Ликой. Баранки наигрывали в пакете сладкую мелодию, упоительный вкус наполнял рот, а приятная сытость – желудок. Дина почти бежала по улице, не сдерживая губ, которые то и дело расплывались в улыбке. «Сейчас она, наконец, попробует. Поймет, моя кровиночка, что это за прелесть. Узнает. И матери расскажет, что это за прелесть баранки. Если бы не они, может, и не было бы Анютки. Так что обвинять меня не надо. А не было бы Анютки, и Лики не было бы».

А было бы… Было бы все по-другому и, возможно, обошлось бы без неудачных браков, поспешных абортов и брошенной дочери.

Едва Лика показалась в раздевалке, Дина протянула ей пакет с баранками. Глаза светились счастьем. Она смеялась. Внучка почти с вожделением схватила лакомство и откусила кусок. На лице ребенка выступила целая гамма чувств: удивление, разочарование и даже недоверие.

– Гадость! – резюмировала Лика.

– Гадость? – оторопела Дина. – Но я же пробовала.

– А ты попробуй еще раз, – сказала девочка и посмотрела на бабушку очень грустным и взрослым взглядом.

Дина не посмела ослушаться. Надломила баранку, пожевала чуть-чуть и вдруг почувствовала, что, если немедленно не выплюнет, задохнется. Выбежала на крыльцо и долго плевала в урну, не обращая внимания на брезгливо оборачивающихся прохожих. Опустошенная и несчастная вернулась в раздевалку.

– Ну? – пытливо поинтересовалась Лика.

«Все было бы по-другому», – снова подумала Дина и кивнула:

– Гадость.

Бабушка и внучка вышли из школы и медленно побрели в сторону дома.

Маша Фокина – одноклассница Лики – вошла в раздевалку и посмотрела на одиноко лежащий на скамье пакет с баранками. Она редко ела сладости: жила с мамой и бабушкой. Бабушка была старенькая и получала копеечную пенсию. Мама болела церебральным параличом и вела надомную работу на телефоне. Они не жили, а выживали. Машина скрипка была единственным ценным предметом в доме. Собственно, в музыкальную школу девочка ходила потому, что это была практически единственная возможность заниматься чем-либо бесплатно. Были, конечно, спортивные школы, но Маша была хилой, болезненной и капризной. В общем, со спортом не дружила.

Она положила скрипку на скамью, не сводя взгляда с пакета. Девочка немного подумала, оглядела пустую раздевалку и быстро достала одну баранку, захрустела, зажмурив глаза. Потом еще одну, и другую, и третью. Лакомства быстро закончились. Маша с грустью рассматривала пустой кулек и думала, что ничего вкуснее в жизни не ела.

Бабочки в животе

Лада Пахомова не разводилась. Она разводила. Иногда хотелось все бросить и пойти в мировые судьи, чтобы не выслушивать ежедневно вереницу претензий людей друг к другу. И не переживать. И не сочувствовать. И решений не принимать. Ведь у мировых судей как? Участники процесса в суд явились? Претензий друг к другу не имеют? Ну и славненько. Всем спасибо. Все свободны и от судебных дрязг, и от семейных уз. А Лада – судья высшей категории. К ней отправляют только тех, кто с претензией. У нее без прений сторон, взаимных упреков и дурно пахнущих деталей не обходится практически ни одно заседание.

Иногда девушка жаловалась на жизнь подругам, но те всерьез вялые стоны не воспринимали.

– Ты, Ладка, все равно мировой судья! – заявила как-то Леля Череницкая – лучшая подруга, пребывавшая в совершенно счастливом третьем браке, а два предыдущих закончились зычным ударом Ладиного судейского молотка. – Мировой, в смысле, отличный. Не подъедешь к тебе ни на хромой козе, ни на породистом скакуне. Все у тебя по справедливости, все по закону.

– А что удивительного? – не понимала Лада. – Я же, девочки, в суде работаю.

Ответом служил дружный и еще более непонятный смех:

– Ой, Ладка, ну, уморила!

– Инопланетянка ты наша!

– Забыла, где живешь?

– Ну, знаете, – расстраивалась та, – если всех под одну гребенку… Все эти рассуждения: «У нас все куплено. Сплошная коррупция. Все равно всем платить надо».

– А не надо? – интересовалась Леля.

– Мне нет, – огрызалась Лада. – И я уверена, что таких, как я, еще пруд пруди.

– Нет, дорогая, – выражала подруга общее мнение, – таких, как ты, больше нет.

А Лада удивлялась: что в ней особенного? На носу очки, на затылке пучок, из одежды два брючных костюма. Не сразу, конечно. По сезонам. Зимой черный. Летом серый. Сумки тоже две, а содержимое всегда одинаковое: два кошелька (отдельные для купюр и для мелочи), два очечника (не дай бог, очки разобьются!), две ручки, четыре связки ключей (две от своей квартиры, две от родительской), две пачки болеутоляющих таблеток (если одна заканчивается, паника не отпускает до тех пор, пока девушка не купит следующую – запасную). Мигрень всегда накидывается внезапно и мощно. Не постепенно, по нарастающей, оставляя шанс подождать, дотянуть, принять меры, а сразу. Хватает в плен и начинает рвать голову на части с яростью раненого зверя. Так что лекарство должно быть всегда наготове. А иначе Лада перестанет быть Ладой. Перепутает истца с ответчиком и присудит кому-нибудь лишнее. Как потом, даже не людям, себе в глаза посмотреть?

Она любит справедливость. А кто ж не любит? Так что нет в ней ничего особенного. И жизнь, кстати, такая же, как у большинства. Дом – работа, работа – дом. С утра – глоток кофе, днем – столовский салат, вечером – наконец праздник живота. Так что костюмы за десять лет практики пару раз все же пришлось поменять. Была сорок шестого размера, сейчас – пятидесятого. Но она не расстраивалась, говорила, что теперь чувствует себя внушительной во всех отношениях.

Иногда уставала от рутины. Тогда тихонько спрашивала сама у себя: «Кутнем?» И отвечала уже уверенней:

– Кутнем!

И тогда от остановки троллейбуса не брела к дому, а заходила в торговый центр, поднималась на второй этаж и там, в ресторанном дворике, покупала сразу два французских круассана. Потом, конечно, сердилась на себя. Внеплановые поступки были непозволительной роскошью и выбивали из колеи. После них сложнее было вернуться к работе. Хотелось вытянуться на диване, открыть банку варенья и, потягивая чаек из любимой глиняной чашки, посмотреть какую-нибудь старую советскую комедию или западную мелодраму типа «Касабланки» или «Английского пациента». Поэтому круассаны случались в основном по пятницам. В другие дни дома еще ждала работа.