Книга "Тойота-Королла" - Эфраим Севела

Независимо от моего чувства, от моего сознания шершавое лизание клитора включило в глубинах моего подсознания какой-то рубильник, и началась химическая реакция живого, полнокровного организма.

Я еще подумала, что проститутки, по моим сведениям, не кончают с клиентом и это результат профессионализма, специально приученного тела, а я новичок, теленок, так отключаться не умею и реагирую, как нормальный живой человек.

Он, постанывая и всхлипывая, лизал и шумно сглатывал, продвигая острый и крепкий язык все глубже и глубже, отчего мое тело наэлектризовалось и к глазам подступили слезы. Когда я, напрягшись в его крепких ладонях, задвигала бедрами и стала, дергаясь, кончать, он взвыл и чуть не захлебнулся от удовольствия. Тут же отпустил мое обмякшее тело, поднялся на ноги и стал суетливо раздеваться.

— Теперь я кончу. Я возбудился… Я тебя хочу… Я очень тебя хочу.

Удовлетворенная и сразу остывшая, я не стала смотреть на него, а отвернулась к окну, за которым темнели напротив, ряд за рядом, тусклые окна соседнего небоскреба.

Он плюхнулся на меня своим сухим, без признаков пота телом, приподнял руками мои безвольные ноги и начал ерзать, болезненно натирая мне кожу тощим, костлявым лобком. Я чуть не рассмеялась. Пока он раздевался, бедняга, возбуждение прошло, член обмяк и упал, превратившись в мягкий, виляющий жгутик, неприятно щекотавший мою промежность. Он тяжело сопел, задыхался, словно взбирался на крутую гору, и, убедившись в тщетности своих усилий, боком сполз с меня, затих рядом, на спине и, пытаясь установить ровное дыхание, жалобно попросил:

— Ну сделай что-нибудь… Возьми в рот… Подними его.

— Нет, дорогой, — безжалостно отказалась я. — Такого уговора у нас не было. Я вам уступила свою дырку, делайте с ней, что хотите. Но не рот. Взять в рот я могу только у человека, которого люблю, к кому питаю страсть, а за деньги свой рот не сдаю в аренду.

— У тебя есть принципы? — удивился он, — Довольно странная позиция для человека твоей профессии.

— Вы моей профессии не знаете, — обиделась я. — Я вам не представлялась… да вас это и не интересовало.

— Господи, — простонал он. — До чего же я ее хочу… Я умираю от желания… и не могу.

— Получается, как в том анекдоте, — безо всякого сочувствия рассмеялась я.

— В каком анекдоте? — машинально переспросил он. Я приподнялась на локте и с фальшивой заботливостью подвинула подушку ему под голову.

— Анекдот литературный. О признаках комедии, драмы и трагедии. Чем они отличаются? Естественно, через секс. Драма — это когда мужчина имеет место, где можно употребить женщину, и, конечно, ее, готовую к его услугам, но недостает одного слагаемого — нечем это сделать. Как в вашем случае. Комедия — это когда есть во что и есть чем, но негде. А трагедия…

Он не дал мне договорить.

— Не для того я тебя позвал, милочка, — строго произнес он, — чтоб ты меня дразнила сомнительными анекдотами. Я плачу за твое тело.

— Пожалуйста, — сдерживая смех, сказала я. — Берите. Если есть чем. Но вы переживаете драму. О чем я вам и твержу. Третьего элемента — возбужденного члена не имеется в наличии.

Он помолчал.

— Это на нервной почве.

— Вполне возможно, — проявила я снисходительность.

— Если полежать и отдохнуть… я смогу.

— Полежать можно, — согласилась я. — Но не на пустой желудок. Я голодна.

— Настолько, что не можешь полежать немножко?

— Да, настолько. Вы нализались и, должно быть, сыты… А я ничего во рту не имела.

— Я тебе предлагал, — съязвил он.

— Это был рискованный шаг с вашей стороны. Могла бы и откусить… с голоду.

— И правильно бы поступила, — проявил он неожиданно чувство юмора. — Он того заслужил.

— Не нужно унижать его, — поднялась я с постели. — Пойдемте. Поедим и вернемся сюда. Вторая попытка, возможно, и будет успешной. А я это все засчитаю за один раз. Идет?

— О, вы великодушны.

— Из уважения к сединам.

Мы оба по очереди помылись в душе. Он сменил костюм, надел свежую белую рубашку, повязал на дряблой шее не совсем модный, но вполне элегантный галстук. Я облачилась в свое слегка подсохшее тряпье, и он, глянув на меня, кисло резюмировал:

— У нас будут неприятности в ресторане… Из-за твоего… э… э… костюма.

— Меньше обращайте внимания на условности, сэр, — посоветовала я. — Жена Цезаря вне подозрений… Дама джентльмена не подлежит критике. Вы, надеюсь, джентльмен?

— Может быть, заказать сюда?

— Нет, — заупрямилась я. — На один вечер излечитесь от провинциальных комплексов. Не суетитесь перед официантами. Ни перед кем не оправдывайтесь. Вы платите. И все подчиняется вашим прихотям.

— Откуда у тебя такие сведения о нормах поведения человека… э… э… с деньгами?

— Я родилась в Нью-Йорке. Этого разве мало?

— И ты уверена, что тебя не попросят покинуть ресторан в этих э… э… шортах?

— Уверена.

— Почему?

— Я в этом ресторане бывала.

— С кем? Если это не профессиональный секрет?

— С родителями.

У него полезли вверх седые брови. Мы уже были в лифте. Больше он вопросов не задавал.

В интимной полутьме ресторана нас встретил метрдотель с рожей старого дога, на которой при нашем появлении не отразилось ровным счетом ничего. Он провел нас вглубь и усадил за столик с темным полукруглым диваном, вручив каждому с церемонным поклоном, как посол верительные грамоты на приеме у президента, большие, в твердых вишневых переплетах ресторанные меню. Мы сели не друг против друга, а почти рядом, вполоборота один к одному и в то же время лицами к молодому и длинноволосому пианисту, который, блаженно прикрыв глаза, извлекал из темного рояля сладкую и грустную до слез мелодию из фильма «Доктор Живаго». Играл он тихо, как бы вполголоса, и это еще больше создавало атмосферу непринужденности и покоя.

Мы сделали заказ официанту, и, когда он отошел от нашего столика, я сказала:

— Полагаю, наступило время, представиться. Я даже не знаю не только, кто вы, но как вас зовут.

— А это обязательно? Мы, кажется, неплохо обходились до этого без представлений.

— Ну, скажите хоть, как вас зовут ваши внуки.

— Дедушка.

— Хотите, чтоб и я вас так называла?

— Ладно, называйте меня Дэниел. А вас?

— Майра.

— Это ваше действительное имя?

— Да. А ваше?

— Тоже.

— Вот и прекрасно, — захрустела я орешками, достав их из вазы на середине стола.