Книга Черный легион - Богдан Сушинский

— Как долго придется пробыть в вашем замке, рыцарь Скорцени?

— Не надейтесь, унтерштурмфюрер, долго засиживаться не позволят. Даже если бы вам очень захотелось этого. И вообще, кто знает, возможно, придется извлечь вас оттуда еще раньше, чем предполагается. Так что во Фриденталь отправитесь сегодня же. Я выделю для вас машину.

— Прямо сейчас?

— А вам хочется прямо сейчас? — вполне может быть, что улыбка, которой озарил ее первый диверсант империи, должна была показаться вежливой и искренней. Однако ее, такую, еще нужно было разглядеть в хитросплетении легких морщин и зловещих шрамов. — Или же возникла необходимость попрощаться с вашей старой знакомой — Анной, простите, запамятовал фамилию. Но вы-то знаете, что я имею в виду «медсестру-палача» из вашего лагеря.

Фройнштаг почувствовала, как лицо ее зашлось предательской краской. Опершись локтями о стол, она обхватила голову руками и несколько минут сидела в таком положении, будто пристыженная школьница, побаивающаяся взглянуть на вышедшего из себя учителя.

— Скажите, штурмбаннфюрер, — наконец решилась она, хотя и не без колебаний. — Вам известно даже то… ну, я имею в виду… как мы провели время с этой моей знакомой?

— Если вы имеете в виду ваши нежности в объятиях некоего обер-лейтенанта Гардера, то можете считать, что об этом мне абсолютно ничего не известно. Кроме того, я не ревнив. И вы для меня — офицер СС. Я не так часто интересуюсь, как проводят свои свободные часы коммандос из моей группы. Почему вы должны быть исключением?

— Великодушно, великодушно… — обалдело смотрела на него во все глаза Фройнштаг. — Только будьте уж таким великодушным до конца: не трогайте этого обер-лейтенанта. Не из каких-то особых чувств прошу. Просто это было бы слишком жестоко и слишком несправедливо.

Скорцени откинулся не спинку стула и, выложив на стол два огромных кулака, словно хотел продемонстрировать женщине всю ту мощь, которая ждет ее случайного кавалера, улыбнулся своей особой, садистской улыбкой.

— На фронт ваш обер-лейтенант вернется без моей помощи. Но лишь потому, что возвращаться ему приходится на Восточный фронт. Его приведут туда долг немца и честь офицера вермахта. Такие гарантии покажутся вам достаточными?

— Во всяком случае совесть наша будет чиста.

Скорцени благодушно поморщился. О совести он старался не распространяться. Эта категория человеческого бытия и существа казалась ему слишком деликатной для офицера службы безопасности.

В свою очередь Фройнштаг покаянно помотала головой, пытаясь развеять все то стыдливо мрачное, что обрушилось на нее после признания Скорцени. Конечно, она могла бы упрекнуть штурмбаннфюрера, признав столь плотную опеку чрезмерной. Но это означало упрекнуть в непорядочности самого Скорцени. Скорее она молчаливо сжует свой бокал.

— Знаете, штурмбаннфюрер, не так-то просто быть жен-щиной-офицером в армии мужчин.

— Не убеждайте меня в этом. И не пытайтесь расчувство-вать. Все равно замечу, что расслабляться настолько, насколько позволили себе вы, нужно как можно реже. Даже учитывая вашу лагерную закалку.

— Вы окончательно растоптали меня, Скорцени, — почти в отчаянии признала Фройнштаг, вновь обхватив голову руками и не решаясь поднять на штурмбаннфюрера виноватых глаз.

69

Скорцени провел Фройнштаг к ее квартире. Открыв дверь своим ключом, Лилия на правах хозяйки пригласила штурмбаннфюрера войти.

Пройдя вслед за ней в комнату, Отто осмотрел ее с такой придирчивостью, словно решал: может ли Фройнштаг оставаться или же стоит подыскать ей более достойное жилье.

— Я хотела бы побыть здесь до завтрашнего дня, — Фройнштаг внимательно посмотрела на Отто. Он должен был догадаться, что вечер, который проведет в его «королевской резиденции», будет полностью посвящен ему. В какой-то степени это стало бы актом прощения, которое она способна выпросить за слишком бурную ночь, проведенную с Гардером и другими мужчинами у «медсестры-палача».

— Нет, унтерштурмфюрер, мы не можем терять время. Его у нас и так слишком мало.

«Неужели не понимаешь, что я хочу остаться здесь ради тебя?» — обиженно, хотя и про себя, упрекнула его Лилия. Ей все больше нравился этот Квазимодо. Если раньше Фройн-штаг всего лишь восхищалась храбростью незнакомого ей диверсанта, то теперь Отто начинал импонировать ей как мужчина. Ну а шрамы… что ж… Они лишь делают его мужественнее.

Лилия полуприлегла на диване, упершись рукой в фигурный подлокотник, и вызывающе взглянула на Скорцени. Этот взгляд, очевидно, был наиболее призывным из всех, на какие только она была способна.

В свою очередь Скорцени скользнул холодным оценивающим взглядом по ее ногам, груди, лицу. Ноги у Фройнштаг были почти идеальной конфигурации и красоты, по крайней мере, идеальной в его, Скорцени, понимании. Налитая, контрастно обрисованная фигура Лилии не могла бы оставить равнодушным даже мужчину, совершенно потерявшего вкус к женщинам. Лицо тоже казалось достаточно привлекательным, несмотря на то что следы бурной ночи все еще отражались на нем предательской бледностью и едва заметными фиолетовокоричневыми мешочками у глаз.

Нет, эта женщина просто не могла не нравиться. Но именно потому что она способна была завлечь его, Скорцени перевел взгляд на часы.

— Машина прибудет за вами в пятнадцать ноль ноль. У вас еще есть несколько часов для того, чтобы отдохнуть или попрощаться с Берлином. Может случиться, что работать придется вне Германии, так что…

— Опять интригуете? Да вы присядьте, присядьте. Не делайте вид, что слишком торопитесь.

— Не интригую, а предупреждаю, унтерштурмфюрер Фройнштаг, — жестко осадил ее Скорцени. — И прекратите вести себя в моем присутствии так, словно видите перед собою растерявшегося ухажера.

Его слова чуть было окончательно не выбили Лилию из седла. Но все же она нашла в себе мужество язвительно заметить:

— Именно такого, совершенно растерявшегося, ухажера я сейчас и вижу перед собой.

— Мне кажется, что наш разговор был завершен еще там, в ресторанчике, — предельно сдержанно произнес Скорцени. —

Просто вы не поняли этого и попытались продолжить. Но неудачно. Машина прибудет, как договаривались.

Фройнштаг хотелось удержать штурмбаннфюрера, переломить тон разговора, изменить саму атмосферу их отношений, однако она понятия не имела, как это можно сделать. А когда дверь за Скорцени закрылась, бросила ему вслед:

«Ничего, у меня еще появится возможность отомстить тебе, «нерастерявшийся ухажер». Глядя на эти ножки, ты еще столько раз будешь «теряться», что захочется вернуться сюда, в эту комнатку, и стать передо мной на колени. Дур-рак!»

70

В охотничьем домике было на удивление тепло. Войдя в него, Курбатов сразу же лег у печки и, не сказав никому ни слова, уснул. Это был не сон, а извержение смертельной усталости, которая накапливалась у него в течение всех трудных дней, проведенных в горах и лесах России.