Книга Университет вредной магии. Пособие по выживанию - Ника Ветрова

— А чего вы везде свои конечности разбрасываете? — возмутилась я, отчего-то продолжая держать его руку.

— Вы шатались, — прошипел Владлен Азаэрович, которому в полусклоненной позе было не слишком удобно стоять. — Я протянул руку, чтобы удержать вас от падения.

Молча выпустила захваченное, юбку одернула и вообще сделала вид, что меня тут не существовало. Хотя нет, один вопрос у меня имелся, насущный, так сказать:

— А метла моя где?!

Поганка высунулась из-за Райсы, а затем с самым невинным видом пропрыгала до меня. Встала рядом, подумала и ловким маневром взяла и спряталась за уже ровно стоящего рядом Владлена Азаэровича. И мне так обидно стало! Ну мало того, что всё вокруг уже не просто шатается, а хоровод водить умудряется, так еще и метла — предательница!

— Н-н-на дрова пущу! — пообещала я.

Декан чертового факультета повернулся, на метлу посмотрел и вдруг протянул над ней ладонь. Вспышка, и метла моя стала черная. Вот вся черная и глянцевая такая.

— Ой, это что? — возмутилась я.

— Заклинание антигорения, — спокойно ответил Владлен Азаэрович. — Ты где напилась, Григорьева?

А метла, главное, покрутилась, чтобы, значит, я ее со всех сторон рассмотрела, и раз — прильнула к боевому черту, ну прям как ласковая кошка! И это моя метла! И так обидно стало.

— Сама дойду! — махнула я рукой, отчего чуть не свалилась.

Но Владлен Азаэрович поддержал, а больше почему-то вокруг никого не было. И где все? А, точно, обед же.

— Что ты пила? — повторил, и уже как-то угрожающе, зломордушечка.

Подняла странные рассредоточенные глаза на него — точняк, зломордушечка! Такая злая и такая мордушечка! Такой…

— А у вас глаза зеленеют; — заинтересованно заметила я, вглядываясь в явление.

— Правда? — боевой недочерт сделал шаг вперед и оказался вдруг вплотную ко мне. — И каков оттенок?

Отчего-то шумно задышав, я ответила с придыханием:

— Изумрудный.

Раздался странный шоркающий звук. Повернувшись, увидела, что мимо нас торопливо двигаются два друида с белыми волосами, бородами и в белых длинных мантиях. Друиды нас не видели. В упор. Нет, можно было бы, конечно, сказать, что виной тому два зрячих глаза на двоих, так как вторые из общепринятой пары гляделок были скрыты под синяками, но все же факт — наше присутствие игнорили! И тут я поняла, что эти друиды мне знакомы… и кажется, я тогда была тоже под чаем, только малиновым!

— А сейчас какой оттенок? — как-то проникновенно прошептал Владлен Азаэрович.

— Синий-пресиний, с фиолетовыми прожилками, — отозвалась я, оценив оттенок друидских побоев.

Кто-то совсем близко дышать перестал, а потом вдруг как зарычит неожиданно колоритным басом:

— Григорьева!

— Да, Владлен Азаэрович, — отозвалась я, глядя вслед друидам.

— Аквариум мой где? — вновь пробасил, как мне тогда показалось, декан чертового факультета.

Я задумалась.

— Какой аквариум? — нормальным голосом переспросил Владлен Азаэрович.

— Напилась, — тяжело вздохнув, решила я.

Покорившись судьбе, прильнула к недочерту, совсем как метла недавно, и устало сказала:

— Так, или метлу верните, или несите меня домой сами. Я, кажись, не дойду.

Владлен Азаэрович даже не подумал отдавать метлу — молча подхватил на руки и понес куда-то. А позади раздалось басовитое:

— Э, стоять! Аквариум мой где, ведьма? Григорьева, да стой же ты! Я же твой дар! Меня же подарили! А не след подарками-то разбрасываться, ведьма! Э… ну стой! Ну стоять, захухря… в смысле дева красная… Да стой же ты… ы-ы… на кого ты меня покинула, горемычного… На кого оставила…

Я воплей не выдержала и попросила:

— А дайте ему тоже.

— Что дать? — поинтересовался декан чертового факультета.

— Ну, заклинание… антипригарательное.

— Антипригарательное? — переспросил Владлен Азаэрович.

Я попыталась ответить, зевнула и, обвив шею декана руками, мирно засопела ему в плечо. И хорошо так было. И укачательно. И усыпательно. И спокойно.

Потом меня куда-то на мягкое положили, и обувку сняли, и одеялом нежным прикрыли, и…

Это был поцелуй. Это точно был поцелуй — мужские губы осторожно накрыли мои собственные, на миг замерли, словно боясь вырвать из объятия снов, затем с тихим вздохом касаются сильнее, захватывая, пленяя, вырывая тихий ответный стон. Но стоило мне застонать, как все прекратилось в то же мгновение.

Разочарованно вздохнув, я повернулась на бок, подставив ладошку под щеку, и прошептала укоризненно:

— Владлен Азаэрович, а вы меня поцеловали…

— Нет, Григорьева, тебе приснилось, — зло отрезал он.

— Поцеловали, — я зевнула. — И мне даже понравилось, как это ни ужасно.

Показалось, что вокруг вдруг стало очень тихо, как перед грозой.

— Что в этом ужасного? — прозвучал холодный голос Владлена Азаэровича.

— Все, — я снова зевнула. — Вы же этот, который самый паршивый тип мужчин.

И мне бы провалиться обратно в сон, но кто-то взбешенно спросил:

— Это какой?

Недовольно засопев, пояснила:

— Который невоспитуемый. Совсем. Вообще. Никак не воспитуемый. Полностью невоспитуемый. И даже частично невоспитуемый. Абсолютно невоспи…

— Хватит.

Согласно кивнув, я попыталась снова заснуть.

Не дали!

— Слушай, Григорьева, а ты ко мне на семейные разборки тоже после чаю от домовых заявилась?

Сонно нахмурившись, я переспросила:

— А как вы про чай поняли?

— У тебя на губах вкус смородины, — прошипел декан чертового факультета.

— А-а-а-а, — разочарованно протянула я, — так это вы алкоголь вынюхивали, а я думала — поцелуй… Обидно… Ну и ладно, буду страдать от неразделенных чувств на пару с Марой Ядовитовной, и пусть вам будет стыдно.

Я почти провалилась в сон, но тут рядом скрипнула кровать, принимая еще одно совершенно лишнее здесь тело, а после прямо возле моего уха раздался шепот:

— А у нас есть чувства?

Молча развернулась, пододвинулась к телу, обняла, ногу закинула для надежности, затем уткнулась носом в окаменевшее вдруг плечо, зевнула и призналась:

— Какие чувства? Вы вообще не в моем вкусе.

Поерзала, устраиваясь удобнее, и добавила:

— А давайте вместе спать? Удобненько же.

Потом я спала. И казалось, будто меня касается ветер. Именно он ласково отвел растрепавшиеся пряди волос, покрывал легкими поцелуями мое лицо, а еще обнимал, крепко и в то же время так бережно. И все бы ничего, но ветер вдруг спросил: