Книга Любовь под облаками - Вера Ветковская

— Один из них держит Веру на мушке, — ответила Галя. — Этот на все способен, Глеб. Пусть никто из экипажа не трогается со своего места. Они могут непредсказуемо отреагировать на это... Ко мне и Валере они уже привыкли...

Она не стала делиться с Глебом своей надеждой на Вацлава.

Это была слишком слабая надежда.

За месяцы общения она разное передумала о нем, но и представить не могла, чтобы он действительно оказался способным на такое. Может, она все-таки плохо его знала? Наверное, плохо. Наверное. И все же — нет, он не может быть убийцей! Его опутали, загипнотизировали, убедили в том, что это игра такая, поманили возможностью личного риска. Своей жизнью Вацлав сколько угодно готов рисковать, об этом она догадывается, — но чужими жизнями... Жизнями мужчин, женщин, детей, ее, наконец, жизнью и жизнью их будущего ребенка...

В глазах у нее стояло как знак спасения это его едва уловимое движение ресницами. Дал он ей только понять, что прочитал записку и принял ее к сведению?..

В глубине ее души все больше разгоралась надежда, что Вацлав что-то предпримет, чтобы спасти их всех.

Галя пыталась размышлять трезво.

Она не знает, какого типа у них взрывное устройство и в чьих оно руках: в «дипломате» у того, что держит Веру на мушке, у Вацлава или у кого-то третьего? Если бы у Вацлава! Неужели он был так уверен, что их затея выгорит, что пассажиры не пострадают и они, террористы, получив деньги, заставят экипаж вести самолет в Стокгольм или Анкару... Так, кажется, шутил Вацлав. Она тогда думала, что это шутка. Так вот каким образом он мечтал оказаться на вилле... Все эти мысли проносились в ее мозгу со скоростью, за которой не мог угнаться жест, — пока Галя все это думала, она дошла с бутербродами до половины салона. Валера был во втором салоне, и, промелькнуло в голове у Гали, он там находится уже достаточно долго... Не дай бог Валера что-то захочет предпринять... Размышляя об этом, она внимательно всматривалась в лица пассажиров, включила все свое внимание, всю интуицию. Спокойные, обычные лица людей, озабоченных своими делами, — им и в голову не приходит, что в эти минуты все они, может быть, на волосок от смерти...

Между первым и вторым салонами она столкнулась с Валерой.

— Там все спокойно? — спросила Галя.

Валера не ответил, и это не понравилось Гале; он протиснулся мимо нее и покатил свою тележку вперед по проходу.

Дальнейшее произошло в считанные секунды. Проходя мимо неподвижно сидящей в кресле Веры, Валера бросился на «араба». В ту же секунду Галя увидела метнувшегося вперед Вацлава, оттолкнувшего в сторону вскочившую на ноги Веру... «Дипломат» оказался в проходе. Галя подскочила к нему, схватила... Валера, отброшенный «арабом» к проходу, ударился головой о стену, но поднялся, пытаясь помочь Вацлаву, навалившемуся на «араба»... Раздался звук выстрела, Валера ударил «араба», пытавшегося высвободиться из рук Вацлава, в лицо, тот, оглушенный, сполз с кресла. Галя бросилась в кабину пилотов, позвать кого-то на помощь. Следом за ней из кабины вылетел штурман, вместе с Валерой они потащили потерявшего сознание «араба» к кухонному отсеку, на ходу крикнув:

— Кто-нибудь, поскорее, веревку, пояс, что-нибудь!

Пассажиры повскакивали со своих мест, началась паника...

И тут Галя увидела Вацлава, сжимающего рукой кровоточащую рану на груди, медленно, медленно оседающего на пол. Галя подскочила к нему, она упала вместе с ним, прижавшись ухом к месту, где была рана, но собственная кровь стучала ей в голову, и она не могла понять, бьется у Вацлава сердце или нет, а потом кто-то оторвал ее от него и сказал:

— Этот мертв.

Самолет шел на посадку...

Галя открыла глаза: в сознании ее всплыл знакомый цветной лоскут. Крупные белые ромашки по синему застиранному полю — халатик матери. Затем до нее донеслись голоса из репродуктора, работавшего на полную мощность, сквозь них тренькала ложечка в стакане. Мать стояла спиной к ней, заваривала чай, наверное... Галя силилась разлепить губы, позвать маму, но голоса не было. Она снова закрыла глаза и попыталась вспомнить... стронуть с памяти тяжелые завалы... Все как в детстве. Как после продолжительной болезни. Как будто ей лет десять-двенадцать, она выплывает из небытия после воспаления легких, над ней — встревоженное лицо матери. Беспамятство окутано запахом лекарств, малины, меда; голоса матери, сестры кружат по комнате... Но это не ее комната! Значит, она в больнице? Значит, дело зашло слишком далеко, ее на «скорой помощи» отправили в больницу, и время вычло Галю из своего потока — как надолго? Что произошло до этого? Она перекаталась на снежной горке? Упала с плота в осенний пруд? Переела мороженого? И тут звуки музыки один за другим стали выбирать ее память, брошенную на дно реки, как сети, и тянуть, тянуть на поверхность. Дни Галиной жизни стремительно всплывали, лопаясь в сознании зримыми картинами, пока мелодия не восстановила все прошедшее:

Под небом голубым

Есть город золотой

С прозрачными воротами

И яркою звездой.

А в городе том сад,

Все травы да цветы.

Гуляют там животные

Невиданной красы...

Мать уже убавила звук репродуктора, но было поздно — волна памяти разметала последние остатки спасительной дремы: ледяная рука сжала ее сердце, выбросила на страшный, без воздуха и трав берег...

«Этот мертв...»

Галя разлепила губы, выдохнула:

— Нет!

Сколько раз она смотрела фильмы, в которых герои, услышав роковую весть, кричали, шептали, вопили это слово, надеясь заслониться им от реальности, — тогда это казалось ей смехотворным штампом. «Нет!» — бессильный вопль души перед разверзшейся бездной. «Нет!» — это ладонь на глаза, которые больше не хотят видеть. Но музыка беспощадно и ласково сдувала ледяное слово с запекшихся Галиных губ, и не было спасения от правды. Вацлава больше нет на свете. Вацлава больше нет. Значит, и ее больше нет, не должно быть. Это она своим невниманием, эгоизмом столкнула его в яму, она могла спасти его, вытащить из бредовых фантазий, но, поглощенная собственными переживаниями, и пальцем не шевельнула, чтобы спасти любимого человека...

Галя неподвижно лежала на кровати, но тело ее как магнит притягивал квадрат окна. Она думала: «Вот выйдет мама из палаты, тогда...»

А в небе голубом

Горит одна звезда.

Она — твоя, о ангел мой,

Она твоя всегда...

Кто любит — тот любим,

Кто светел — тот и свят.

Пускай ведет, ведет тебя

Дорога в дивный сад...

Из ее раскрытых глаз ручьями потекли слезы.

— Деточка, — услышала она голос Ольги Петровны, — ты пришла в себя! Слава богу! Доченька моя! Что же ты плачешь? Все позади! Все живы, все остались целы и невредимы!