Книга Просчитать невозможно - Сергей Самаров

Никто не слышит их прихода.

Спит усталый Беслан. Спит мать, спят сестры.

Абдул стоит перед дверью с десяток секунд. Он неважно себя чувствует, понимая, что грешно так вести себя с родственниками. Тем не менее чувства не могут остановить его, когда впереди такая большая цель. И он с силой бьет здоровой ногой в дверь.

От такого удара, от шума им произведенного, проснуться должны все. И первым просыпается Беслан, уже несколько лет воюющий и даже во сне готовый к немедленной адекватной реакции на любые действия. Он сразу понимает, что произошло, хотя Абдул не дает ему времени на соображение, сразу направляясь к двери в комнату племянника.

– Что тебе надо, брат? – слышит эмир из-за распахнутой боковой двери. Голос спокойный, но громкий. Специально громкий, чтобы Беслана предупредить.

Это мать встала на шум. Где-то там, в темноте, наверняка прижимаются к матери дочери.

– Закрой дверь, и не высовывайся! Я хочу поговорить с ним…

Второй удар ноги направлен в дверь комнаты Беслана.

Сам Беслан уже вскочил на ноги и обшарил развешанную на спинке стула одежду в поисках пистолета. Он спал и не видел, как мать подсунула пистолет ему под подушку. И не находит оружия. Это вызывает отчаяние, но не испуг, потому что молодой горец чувствует свое моральное преимущество перед грозным дядей. Беслан проиграл – это он сам отлично понимает. Но он и умереть сумеет достойно, как победитель.

Абдул уже шагает за порог и зажигает фонарик, направляя луч на стоящего посреди комнаты Беслана. Беслан одевает штаны и вроде бы даже не торопится, делает это с достоинством и спокойствием. Поведение племянника заставляет Абдула остановиться.

– Что же ты не поздороваешься со своим эмиром? – грозно хмурит Мадаев седые брови, в голосе звучит едкая и злая насмешка, смешанная с угрозой.

– Ты мне больше не эмир, запомни это, дядя, – сказано спокойно и открыто, без дрожи в голосе, без лишнего, ненужного сейчас, хотя и вполне уместного возбуждения.

– Вот как? Ну и дела.

Абдул ожидал испуга, привычный к такому поведению со стороны окружения, и слегка теряется. Не сразу находит, что сказать.

– Предатель, стреляющий в спину, не может быть эмиром и требовать к себе уважения…

– Я не стрелял тебе в спину. Это Искандер стрелял тебе в грудь. – Абдул уже взял себя в руки и голосом насмехается, пытаясь таким образом отвести от себя обвинения.

– Ты стрелял в других… Тебе страшно было в меня выстрелить… И ты предоставил стрелять в меня Искандеру… А выстрел в грудь или в спину… Когда выстрел предательский – он всегда в спину… Ты это отлично знаешь…

– Что тебе надо, брат? – снова раздается за спиной голос матери. – Как смеешь ты так вламываться в дом к родственникам? Ты кто, грязный абрек, не знающий чести? И после этого ты смеешь называть себя эмиром?

Мать представляет, что может произойти дальше. И она старается говорить так, чтобы вызвать на себя ярость Абдула. Но тот в ярость не приходит. Он даже не оборачивается на голос. Просто бросает одному из своих помощников, почти не повысив голос:

– За правым углом – подвал. Затолкай туда эту женщину вместе с девчонками…

Он-то хорошо знает, что и как расположено в этом доме.

За спиной слышится звучный удар и звериное рычание. Это мать ударила по лицу боевика и ухватилась за его длинную бороду. Но он все равно сумел быстро выкрутить ей руки, в которых осталась часть бороды. Беслан делает шаг вперед, чтобы оградить мать от насилия, но ствол автомата второго помощника Абдула бьет ему в грудь, останавливая.

– Не торопись, – говорит Абдул. – Если ты жалеешь свою мать, если ты любишь своих сестер и не хочешь, чтобы я отдал их для развлечения своим людям, ты будешь отвечать на мои вопросы. Рассказывай…

– Как я люблю малолеток! – довольно смеется оставшийся в комнате помощник эмира.

– Что тебе, человеку без чести, надо узнать? – спрашивает Беслан, не обращая внимания не реплику, словно ничего не слышал. Голос становится ледяным, шипящим.

– Что случилось в пещере после меня?

– Ничего не случилось.

– Как ты убежал оттуда?

– Я не убегал. Меня отпустили…

– Отпустили? – Абдул удивленно поднимает брови, и теперь уже в голосе его слышится угроза. Он не верит в доброту спецназовцев.

– Да. Я сказал тому раненому подполковнику, что у меня умер отец, и я должен быть на похоронах. Он спросил меня, участвовал ли я в террористических актах. Я сказал, что не участвовал. Он меня отпустил, чтобы я через две недели пришел сам в прокуратуру. Я дал слово, что приду. Вот и все… Мужчина поверил в слово мужчины…

– Врешь, шакал! Мне, своему эмиру врешь!

– Ты мне больше не эмир, я сказал уже. И шакалом я имею больше оснований называть тебя, чем ты меня. Хоть ты мне и дядя. Я стыжусь, что в нашем роду есть такие мужчины, которые готовы отдать на поругание своих родственников…

– Ты предал меня! – Абдул от обвинений теряет свое хваленое самообладание.

– Это ты предал меня и всех остальных.

– Не я, а обстоятельства того требовали. Тебе не понять этого с твоим скудным умишком… Где деньги?

– Какие деньги? – Беслану вдруг подумалось, что Абдул спрашивает его о той пачке долларов, что дал ему подполковник.

– Рюкзаки! Где рюкзаки?

– Когда я разбирал выход, чтобы уйти, подполковник куда-то перепрятал их. Я не видел, куда он прятал, мне было не до того.

– А второй? Тот, которого зовут Макаром?

– Макар ушел сразу после твоего бегства. Ты быстро убегал. Страх добавил тебе сил, и он не смог догнать тебя. Он ушел к нашему джамаату, и один убил там всех. А потом сам стрелял из миномета по подходящим джамаатам. Больше я его не видел.

– Один убил всех?

– Наверное, он хороший воин.

– Он хороший воин… Но я до него доберусь! Федералы вывезли рюкзаки?

– Я не видел никого, кроме того раненого подполковника. Он отпустил меня, и я ушел.

– И рюкзаки он перепрятал?

– Перепрятал.

– От кого? От тебя? – понимает все, но продолжает допрос Абдул.

– Зачем ему прятать от меня, если я ушел?

– От других федералов?

– Об этом спроси у подполковника.

– Ты говоришь, он ранен?

– Искандер прострелил ему бедро. Может быть, и ты прострелил. Пистолет Искандера делает большие дыры. Наверное, это был ты…

– Фамилия?

– Я не знаю его фамилию. Он не предъявлял мне документы… Абдул думает несколько секунд.

– Пойдешь с нами… – решает он, наконец.