Книга "Русская освободительная армия" против Сталина - Иоахим Гофман

«Поздно вечером, – пишет подполковник Артемьев, – в дивизию пришла делегация чешских офицеров, которые оказались представителями штаба восстания. Делегаты заявили, что в городе Праге подготовлено восстание, которому, однако, недостает помощи и поддержки. Восстание больше невозможно отложить, поскольку в этом случае его организация может быть раскрыта немцами и тогда оно будет обречено на неудачу. Единственная надежда возлагается на Власовскую армию и на безусловную помощь «братских власовских солдат». «Чешский народ никогда не забудет вашей помощи в трудный час».»

На совещании, созванном генерал-майором Буняченко, все полковые и прочие командиры дивизии, а также начальник штаба подполковник Николаев, высказались за то, чтобы откликнуться на просьбу о помощи, и за альянс с чехами-националистами. Единственное исключение и теперь составил командир 1-го полка. «Напоминаю Вам еще раз, – писал подполковник Архипов-Гордеев много лет спустя полковнику Позднякову, – что я был против похода на Прагу и сказал об этом на военном совете незадолго до Пражского похода» [458].

Подчеркнуто одобренное командиром дивизии присоединение к чешскому повстанческому движению, решение о котором и было в итоге принято, означало открытый разрыв с немцами и к тому же отход от постановления КОНР от 28 марта 1945 г., так что возникает вопрос, какую позицию занял в этой ситуации сам Власов. Главнокомандующий, который как никто другой воплощал в своем лице союз с немцами, похоже, и теперь не отошел от своей политической линии. Оберфюрер д-р Крёгер, немецкий представитель при Власове в течение последнего полугода, а в некоторых вопросах и его доверенное лицо, охарактеризовал генерала как человека, которого он «всегда считал неспособным к предательству и измене»: Власов представлял собой «очень прямую личность», которая «упорно преследовала свою цель, без фальшивой игры и обычных интриг – он ведь был настоящим солдатом» [459]. Решающее значение должно было для Власова иметь то, что он больше не мог верить в успех пражского плана. 16 апреля 1945 г. по его поручению Сергей Фрёлих (доверенное лицо из русских немцев) установил в Праге связь с чешским генералом Клецандой, чтобы прозондировать возможность союза с чешским национальным движением до прихода американских войск [460].

Такая комбинация представлялась теоретически возможной, ведь даже по словам коммунистического чешского автора Бартошека, занятие Праги американцами было желанием «как немецких фашистов, так и двух великих держав антифашистской коалиции (США и Англия) и тех сил, которые якобы принадлежали к антифашистскому фронту в Чехословакии» [461]. Правда, в начале мая 1945 г. подобные предположения потеряли свое значение [462]. Уже генерал Клецанда считал этот план бесперспективным – во-первых, поскольку он, исходя из своего знания психологии западных держав, не рассчитывал на поддержку со стороны их войск, во-вторых, так как, по его мнению, большинство его соотечественников поначалу будет радостно приветствовать советские войска как освободителей. Для Власова он действительно не видел шансов.

В этих условиях Власов дистанцировался от идеи временного союза с чехами. Поэтому Власов не мог разделять мнения генерал-майора Буняченко, теперь объяснявшего ему, что чешское национальное правительство, созданное в конкурентной борьбе с коммунистами, предоставит дивизии политическое убежище и несомненно будет признано западными державами, которым тогда ничего не останется, как терпимо отнестись и к Русскому освободительному движению [463]. Для Власова все зависело от позиции американцев, с которыми, как он считал, надо вступать в прямую связь, без таких обходных путей. Конечно, конечно за этим скрывалось и нежелание после всего того, что произошло, наносить удар в спину немцам, с которыми он был связан союзом, – разумеется, не из симпатии к ним, а попросту потому, что он опасался запятнать новоым переходом на другую сторону. Власов, похоже, до последнего рассчитывал на возможность совместных действий западных союзников с немцами против наступающей Советской армии [464] – вариант, который нужно рассматривать и на фоне подготовительных мер, тайком предпринятых британским правительством и командующим союзной 21-й группой армий фельдмаршалом Монтгомери в их оккупационной зоне Германии уже весной и летом 1945 г [465]. Но возможно – и это допущение тоже имеет много оснований, – что лишь глубокое разочарование побудило его дистанцироваться от всяких рискованных предприятий [466]. По одной версии, Власов покинул военный совет 1-й дивизии РОА со словами: «Если мои приказы для вас уже необязательны, то мне здесь больше нечего делать» [467]. Согласно другому свидетельству, речь завершилась менее драматично. Так, он якобы выступил против пражской акции и выглядел удрученным перспективой борьбы с немцами, как свидетельствует и германский старший лейтенант Бушман, адъютант генерала Ашенбреннера [468]. Но он, не дав своего собственного согласия, в конечном итоге предоставил Буняченко свободу действий [469]. Видимо, – таково и мнение Крёгера – он больше не вмешивался в эту отчаянную ситуацию, чтобы не стоять своей персоной на пути, когда нужно было использовать предполагаемый последний шанс. И без того обессиленный болезнью, Власов во время последующих событий проживал в небольшом сельском замке к западу от Праги, где его только информировали о дальнейшем развитии ситуации [470].

После того как генерал-майор Буняченко добился если не одобрения Власовым Пражской операции, то хотя бы его терпимого отношения к ней, дивизия утром 4 мая 1945 г. продолжила свое движение в юго-восточном направлении. В вечерние часы этого дня она, имея арьергардом 4-й полк во главе с полковником Сахаровым и пройдя маршем через Бероун, достигла окрестностей Сухомастов, где разместился дивизионный штаб. Утром следующего дня переговоры между командованием дивизии и чешской офицерской делегацией военного командования «Бартош», возглавляемой, видимо, майором Машеком, завершились письменной договоренностью об оказании помощи [471]. Этот столь важный и интересный русско-чешский документ, правда, более не доступен, но содержание его основных пунктов можно реконструировать. Ведь начальник штаба подполковник Николаев представил его начальнику германской команды связи майору Швеннингеру, перевел и в отдельных частях также пояснил [472]. И, как хорошо помнил Швеннингер после войны, эта договоренность представляла собой соглашение русских и чехов о совместной борьбе против «фашизма и большевизма». В этом духе были выдержаны и листовки, в которых дивизия при своем вступлении в Прагу призвала «братьев чехов и русских», на русском и чешском языках, к борьбе как с «национал-социалистической Германией», так и с «большевизмом» [473]. Версия о борьбе «против большевиков и немцев», кроме того, приводится в донесении о переговорах, видимо, с командиром 2-й дивизии РОА генерал-майором Зверевым, которое направил чешский комендант города Тршебонь, полковник, 6 мая 1945 г. в 0.44 военному командованию «Бартош» [474]. На этом стоит остановиться, т. к. советские публикации пытались создать впечатление, что лишь отдельные власовские группы неорганизованно, на свой страх и риск и вопреки приказам своих начальников начали борьбу с «немецкими оккупантами» в надежде «искупить» свои «преступления против человечества» (sic!) и тем самым в известной мере заслужить пощаду советской власти [475]. В действительности же не отдельные группы, а вся 1-я дивизия Власовской армии присоединилась к Пражскому восстанию – на основе русско-чешского военного соглашения от 5 мая 1945 г. И этот поворот против немцев ничего не изменил в антибольшевистской позиции солдат русской дивизии, не означал он и, к примеру, развертывания неограниченных военных действий против немцев. Для командования дивизии речь совершенно однозначно шла о решении, принятом в конкретной политической ситуации, которая сама по себе не оставляла места эмоциям против вчерашних союзников.