Книга Довольно милое наследство - С. А. Белмонд

– Он просто не торопится с выводами, – ответила я. – Спешка ему совсем не помощник. Разумеется, он знает, кто такой Фабрици, но не хочет давать оценку, пока не будет уверен, что это именно он.

– Ты думаешь, это может быть кто-то другой? – настаивал Джереми.

– Возможно, копия, а возможно, и бессовестная подделка, – предположила я. – Не знаю, что у него в голове, но, поверь мне, он ведет себя словно ищейка, напавшая на след. Может показаться, что он не выглядит абсолютно восхищенным, но он действительно под впечатлением.

Нам не пришлось долго ждать возвращения доктора Матео. С присущей ему аккуратностью он положил картину на стол и снова куда-то удалился.

– Ну и куда он отправился на сей раз? – проворчал Джереми. – Пообедать, наверное?

Отсутствовал доктор Матео довольно долго. Вернувшись со снимком, он положил его на столик, словно врач, собирающийся поставить диагноз своему пациенту, и посмотрел на нас с Джереми. Заметив на наших лицах тревожное ожидание, он улыбнулся.

– Доктор, – мягко обратилась я к нему, – у вас сложилось мнение о том, что же это может быть?

Доктор Матео походил на маленького мальчика, который собирается показать то, что он нашел.

– Смотрите сами, – он протянул нам снимок, – вот на эти фигуры на заднем плане. Они не очень-то хорошо прописаны. Видите?

Не дотрагиваясь до снимка, Матео мизинцем обвел контуры фигур на заднем плане. Они были довольно нечеткими и с первого взгляда походили словно бы на пряди волос, небрежно попавших на пленку, или просто на какие-то царапины. Но вскоре мы поняли, что это фигуры, то ли смазанные, то ли стертые, будто художник передумал и решил нарисовать Мадонну и младенца заново, с другого угла.

– Это, я думаю, предварительные наброски Мадонны и младенца. Видите, что лицо Мадонны повернуто немного под другим углом? А как она сидит? Ее руки и положение младенца? Даже задний фон несколько переделан – окно немного шире. Видите?

Я увидела едва заметные очертания рук и головы, а приглядевшись еще тщательнее после того, как доктор Матео указал, на что смотреть, разглядела фигуру младенца. Она все отчетливее проявлялась предо мной, будто художник здесь и сейчас делал наброски своего будущего шедевра.

– Я вижу. Да, вижу, и что это значит? – воодушевленно спросил Джереми.

– Если бы это была копия, – спокойным, размеренным голосом сказал доктор Матео, – не думаю, что мы увидели бы наброски, написанные под другим углом. К тому же, посмотрите, даже наброски сделаны с исправлениями. А тот, кто делает копию, просто срисовывает то, что видит, он не творит, не подбирает нужный образ.

– Значит, это оригинал? – спросил Джереми устрашающе тихим голосом.

Доктор Матео медленно поднял голову, будто проснулся ото сна.

– О да, дорогой вы мой, – сказал он, – это определенно оригинал. И не думаю, что кто-нибудь поспорит с этим.

– Не знаю, как насчет Фабрици, – сказала я, – был ли он настолько популярен, чтобы иметь учеников. Я просто размышляю, понимаете, о художнике эпохи Возрождения с его работой периода конца пятнадцатого – начала шестнадцатого века. Я изучала этот период довольно детально, я занималась семьей Борджиа.

– О да, испанцы. Вы называете вполне точные даты. Значит, вы знаете и то, с кем мог работать этот художник. – Матео хитро посмотрел на меня. – Фабрици было интересно работать с Людовико Сфорца в Милане, например.

– Который был дядей первого мужа Лукреции Борджиа, – сказала я, обращаясь к Джереми, вспоминая биографию Лукреции. – Но все ее семейство мечтало избавиться от ее мужа. Такова политика. И она скорее всего успела предупредить его, потому что вскоре он исчез. Ее второму мужу не повезло так же, как и первому. На него напали однажды в темной аллее, он выжил, но вскоре все равно умер. Когда он уже поправлялся, его убили прямо в собственной постели. – Я повернулась к Матео и спросила: – Разве Фабрици родом из Милана?

– Он родился и умер в Милане, – с удивлением сказал Матео, – разумеется, он много путешествовал. После чумы, например, он отправился во Флоренцию, где написал несколько портретов для короля Франции. К тому же Фабрици учился в Модене, Феррара…

– О! – восхищенно произнесла я, внимательно рассматривая удивительную постановку, точные мазки художника. – Судя по цветовой гамме картины и по местам его пребывания, которые вы назвали, Фабрици, возможно, учился в… – Мелькнувшая в моей голове мысль поразила меня.

Не в интеллектуальном смысле, а довольно странно, на физическом уровне, будто яркая молния сверкнула в синем небе.

– Боже мой, – пробормотала я.

– Что? Что случилось? – требовательно спросил Джереми.

Матео лишь улыбался, прекрасно понимая, о чем я подумала и что почувствовала в этот момент. Он был так доволен, как только может быть доволен учитель идее ученика, к которой сам его и подвел.

– Фабрици учился у Леонардо? – прошептала я.

– Думаю, что так оно и было, – подтвердил мою мысль Матео.

– Боже мой! – повторила я.

В комнате повисла пауза, никто даже не шевелился.

– Вы же не имеете в виду… да Винчи? – робко спросил Джереми, борясь с захватившим его чувством.

В то же время, как истинному англичанину, ему совсем не хотелось озвучивать какую-нибудь бредовую идею.

Впрочем, Джереми выглядел забавно. Этот робкий голос был настолько несвойствен ему, что я засмеялась и уже не смогла остановиться. Доктор Матео широко улыбнулся и даже позволил себе слегка усмехнуться.

– Что? В чем дело? Я что-то не так сказал? – засмущался Джереми.

Доктор Матео был не из тех людей, кому доставляло удовольствие некомфортное состояние гостей.

– Нет, мой друг, – ободряюще сказал он. – Вы совершенно правы. У меня сложилось такое впечатление, что я уже видел эту картину, потому что я детально изучал творчество Фабрици, я бы даже сказал, что это мой любимый художник. Известно, что его кисти принадлежит триптих «Три девы». Первая картина «Обручение Марии и Иосифа», вторая – «Мария с матерью Святой Анной» и третья вот эта, которая годами считалась утерянной. С первыми двумя полотнами я близко знаком, так как они входят в частные коллекции и хранятся в семьях коллекционеров. Я потратил много лет, ожидая, пока мне доверят доскональное изучение этих произведений. Ходили слухи, – продолжал Матео, – что все «Три девы» – копии, а оригиналы были украдены или уничтожены. Я, конечно, не верил подобным мнениям. Потом говорили, что третья картина не существовала вовсе, а были лишь наброски, поскольку Фабрици жил недолго и не успел завершить работу над картиной. Но я слышал также, что полотно существует, обладатель просто не хочет показывать его. И вот сейчас я нашел доказательство, которое давно искал. – Матео повернулся ко мне и с неподдельным любопытством спросил: – Могу я поинтересоваться, каким образом картина попала к вам?