Книга Тринадцатый пророк - Елена Гайворонская

Приехали на первый этаж.

– Пойду, сигаретками разживусь на халявку, – сказал Равиль.

И пошёл в подвалы, где располагалось несколько складов, в том числе «фриковский».

– Кыш, падла! – донеслось из глубины. Наверное, крыса.

Толик же прочно увязался за мной.

– Слушай! – тряс он меня за рукав. – Ну и как в Израиле больницы?

– Нормальные.

– Небось, медсёстры молоденькие там были, вот ты столько и провалялся!

– Как ты догадался?

– Гы-ы! – Из всех многочисленных разновидностей юмора Толик предпочитал тот, что «ниже пояса». – Слушай анекдот: вернулся муж из командировки…

Внезапно у меня заныло в висках от его трескотни. Пустая болтовня и прежде меня доставала, но сейчас сделалась просто невыносимой. Стоянка была совсем близко, в двадцати шагах, и я подавил острое желание преодолеть расстояние прыжками или бегом, чтобы скрыться в железном автомобильном чреве от частых и назойливых слов, раздражающих мозг и не несущих ничего, кроме сосущей серой пустоты.

– Слушай, слушай, – не унимался Толик, – а правду пишут, что люди в коме видят всякие галлюцинации, ну там, светящиеся тоннели или умерших родственников? И что можно даже предсказать судьбу?

– Правда. – Ответил я очень серьёзно. – Встретил целый штат покойников. Велели, мол, передай привет своему коллеге Анатолию Белозерцеву и скажи, чтобы готовился к скорой встрече.

Румянец на круглом лице Толика поблёк, и тугие щёки постепенно приобрели иной оттенок: сероватый с восковым отливом, а нижняя губы обиженно выпятилась вперёд и мелко затряслась.

– То есть как… к скорой встрече? – переспросил он задушенным полушёпотом.

Я понял, что хохма удалась, и хлопнул коллегу по спине, отчего тот почему-то икнул.

– Т-ты… – по-детски обиженно шмыгнул носом Толик, – т-ты…

Он ещё немного пошлёпал губами, восстанавливая голос, подбирая нужное слово и, наконец, обнаружил таковое: – Дурак…

– Ага, испугался! – констатировал я злорадно.

За пару шагов до машины к Толику вернулась способность к аналитическому мышлению, он смущённо хихикнул:

– Ну и шуточки у тебя, коматозник.

– А мне понравилось, – признался я.

«Ыть-ыть!» – присвистнула сигнализация. Я нырнул в салон, но Толик не унимался, продолжал цепляться за дверцу:

– Слышь, Илюха, вовремя ты вернулся. Я вчера с такими девчонками познакомился – отпад. Поехали завтра, оттянемся, а то у тебя там небось всё заржавело!

– Слушай, Толян, а ты смог бы отдать жизнь за человечество?

Сам не знаю, зачем я это спросил. Наверное, шутки ради.

– Че-го?! – протянул Толик, и парализующее изумление разжало его цепкие пальцы.

Воспользовавшись моментом, я захлопнул дверь и повернул ключ зажигания.

– Ха-ха-ха! – проорал Толик. – Вечером проставляешься – не забудь! Попал ты по полной программе! Дешевле было помереть!

Тонкий юмор.

Купить спиртное я намеревался у Карена – славного армянина, державшего маленький магазинчик. Цены там были умеренные, а в чистеньком помещении витал особый дух домашнего уюта, какового не встретишь в громадных супермаркетах. Карен сам стоял за прилавком, с неизменной радушной улыбкой обслуживал посетителей, угощал детей леденцами, с постоянными клиентами, каких было достаточно, с удовольствием болтал «за жизнь».

Неладное я ощутил ещё с поворота: вместо весёлой красноватой черепичной крыши, торчали какие-то тёмные доски. Сердце моё тоскливо сжалось, а, когда я оказался на месте, и вовсе упало. От магазина остался лишь облупившийся угол, остальное составляли обугленные доски и мокрая зола. Двое работяг в запачканных комбинезонах разбирали мусор и вывозили на тележках. Сам Карен, похудевший и сникший, постаревший на десяток лет, тоскливо бродил вокруг пепелища. Увидел меня, жалобно улыбнулся, пожимая мою протянутую руку.

– Вернулся из отпуска? Хорошо. А у меня, видишь, беда… Сожгли…

– Кто?

– Кто его знает… Я думаю, фашисты. Ну, пацаны эти недоигравшие… – Он огладил ладонью редкие волосы, провёл по грустно обвисшим усам. – Мне и раньше всё стены разными гадостями расписывали, мол чурка, армяшка, убирайся, и всё такое… Мыть устал. А пару дней назад завалились эти под ноль обритые, совсем мальчишки, не больше семнадцати, стали требовать водку. Я их прогнал. Малы ещё. У меня сын младший их возраста, разве я ему разрешу водку пить? Они ушли, а на прощанье погрозили, мол, пожалеешь. А может, и не они подожгли… Кто знает? Сейчас время, друг, такое, настаёт нехорошее: человек человеку хуже волка. Убирайся… – Он грустно усмехнулся, – я бы, может, и убрался, а куда? Ты знаешь?

– Некуда, – сказал я убеждённо. – Земля маленькая, никуда не сбежишь.

– Верно… Да что я всё о своих несчастьях, – махнул он, – расскажи-ка, где отпуск провёл, что видел? А то я всё никак не выберусь… Думал в августе семью в Испанию свозить, а вот оно что…

В двух словах я поведал о своей злосчастной поездке. Карен слушал, не перебивая, взволнованно качал головой. Потом сказал:

– А я-то думаю, у меня беда, а вот горе могло быть настоящее… Слава Богу, жив остался… Подожди!

Он проворно нырнул в свою старенькую «четвёрку» и вылез с бутылкой настоящего армянского коньяка.

– На, вот, на здоровье. И не смей отказываться! – Предостерегающе замотал пухлыми ручками. – Не каждый день человек заново рождается!

– Спасибо, Карен, – сказал я, – у тебя всё будет хорошо.

Хозяин пепелища шумно вздохнул.

– А водка какая-нибудь осталась?

– Немного. Всё, что удалось спасти. Но бутылки в копоти измазались, придётся выбросить, или самому выпить.

– Мне надо бутылок пять, – сказал я с сомнением. – Или больше? Нет, пожалуй, хватит.

– Ты не злоупотребляй, – назидательно произнёс Карен. – Не стоит.

– Да я не себе. Народ жаждет. Ты же знаешь: был бы повод.

– Повод есть, – согласился Карен. – Ещё какой повод! Я и сам за твоё здоровье вечером выпью. Знаешь, как у нас говорят? Если Бог вернул человека к жизни, значит, не доделал тот что-то важное. Очень важное. Я в это верю. Всё у тебя только начинается.

– Начинается. – Вздохнул я. – Знать бы, что…

С тяжёлым сердцем отъезжал я от того, что осталось от гостеприимного магазинчика. Мне было ужасно жаль Карена. Я знал, что он приехал в Москву очень давно, поступать историко-архивный, что поступил, успешно отучился, закончил, пошёл в аспирантуру, защитился. Что за те годы женился. Что родители в Ереване умерли, что за годы реформ остался без гроша: кому в смутные времена нужны учёные-историки? Но унывать было некогда, нужно было растить детей, и он основал свой маленький магазинчик… Не знал я одного: за что безобидный пятидесятилетний человек, который никому никогда слова худого не сказал, был вынужден сейчас призраком бродить вокруг своего сгоревшего детища… Но я не мог ответить на этот вопрос, как не мог ничего изменить, и от этого мне сделалось обидно вдвойне, за Карена и свою беспомощность перед злом – бессмысленным и беспощадным.