Книга Рыцари рейха - Руслан Мельников

«Синьор Ганс» — так представился художнику офицер в эсэсовской форме — учинил допрос. Применять пытки или иные меры воздействия, впрочем, не потребовалось. Скорее удивленный, нежели напуганный подобным оборотом дел, и немного польщенный вниманием Хранителей к своей скромной персоне, Джотто ди Бондоне охотно выложил о себе всю подноготную. Выложил сам и по доброй воле, благо скрывать гостю из Флоренции от немцев было нечего.

Капитан «раумбота» оказался достаточно умен, чтобы понять: парень с холстом и кистями на шпиона никак не тянет и говорит чистую правду. Более того, будучи человеком образованным, а также весьма неравнодушным к искусству вообще и к средневековой итальянской живописи в частности, «синьор Ганс» быстро смекнул, с кем имеет дело. И решил на полную катушку использовать представившийся случай в личных интересах.

Задумка была сногсшибательной: офицер цайткоманды заказал знаменитому флорентийцу картину. Свой собственный портрет! Портрет кисти самого Джотто ди Бондоне! Уникальный шедевр! Сувенир из прошлого! О подобном не мог бы и мечтать ни один ценитель живописи. А вот у «синьора Ганса» появилась возможность потешить самолюбие. Хранитель Гроба даже заплатил аванс.

Но плата — платой, а рисовать пришлось под дулами «шмайсеров». Причем рисовать быстро. Поскольку находиться на катере цайткоманды без особой нужды воспрещалось даже союзникам-тевтонам, флорентиец вынужден был ограничиться лишь серией набросков. Заканчивал работу он уже на постоялом дворе «Золотого льва». Отменная зрительная память, впрочем, не подвела Джотто ди Бондоне — картина удалась на славу.

— Сразу после сенсо я должен отнести ее синьору Гансу, — сообщил художник.

Джузеппе добросовестно переводил слова итальянского живописца на немецкий. Бурцев слушал и разглядывал полотно «Синьор Ганс скалится в рубке „раумбота"». Хотя как раз «синьор Ганс» его интересовал сейчас меньше всего. А вот рубка...

— Джузеппе, спроси этого парня, он уверен, что изобразил все, что видел на корабле Хранителей? Все детали? Все мелочи?

Джотто обиделся:

— Мои картины всегда и во всем соответствуют оригиналу, а мелочи — это вообще моя слабость. Однажды, да будет вам известно, синьоры, я подшутил над собственным учителем маэстро Чимабуэ: нарисовал на его картине ма-а-аленькую муху. Маэстро долго пытался согнать ее, прежде чем понял, в чем дело[69]. Потом, правда, мне за это здорово влетело. А еще был случай, когда...

Пронзительный визг Дездемоны прервал беседу.

Обернулись все. И все стали свидетелями нелицеприятной сцены. Какой-то подвыпивший тип с обрубленным ухом грубо и бесцеремонно пытался облапить купеческую жену.

— Ваттене![70]— вскричала Дездемона.

Шлеп! Шлеп! — две смачные пощечины...

— Святой Марк, что она делает! — закатил глаза Джузеппе. — Это же Антонио Зверь! Бывший пират! Контрабандист и разбойник! Все портовые путаны, нищие и воры платят ему дань. В «Золотом льве» он — король! Антонио Зверя здесь боятся больше чем Хранителей и синьора Типоло.

Шлеп! Шлеп! — портовому королю отвесили еще две пощечины. Дездемона вырвалась, отскочила. Не к мужу — за плечо Гаврилы.

— Синьор Габриэло, не надо! — взмолился Джузеппе.

Поздно... Новгородский сотник тяжело дышал, наливался красным и подступал к обидчику дамы. Вид разъяренного богатыря, однако, не произвел на трактирного хама должного впечатления.

— Куанто коста?[71]— спокойно и бесхитростно, как в магазине, поинтересовался тот.

Возбужденный алкоголем, видом черноокой красотки и сопротивлением, которое она оказала, Антонио уже доставал кошель и буквально раздевал брюнетку глазами. Да, нравы в «Золотом льве» царили простецкие: новгородца приняли за сутенера и честно пытались купить девочку. Чтобы догадаться об этом, не требовалось знания итальянского.

Сделка не состоялась. Алексич с ходу дал понять прыткому покупателю, что Дездемона — товар, который не продается. Прямо так в морду и дал. И еще разок дал понять. И снова...

Пока Зверь сползал по стене, обильно пачкая кровью угольное граффити Джотто ди Бондоне, в «Золотом льве» было тихо необычайно. Но когда Антонио уткнулся разбитой мордой в вонючий грязный пол, тишины не стало. Ропот и крики, грохот опрокидываемых столов и лавок, блеск ножей и кинжалов... На защиту размазанного по стенке авторитета встала вся матросская братия. Попытался подняться даже бородач, что давеча мочился под стол. Неудачно, правда: пьянчуга повалился в лужу, которую сам же и напрудил. Остальные, впрочем, держались на ногах достаточно крепко. И оружие держали умеючи. А о том, насколько опасным может оказаться нож в умелых руках, Бурцев знал хорошо — спасибо Джезмонду Одноглазому.

Вот ведь блин! Только драки в венецианском кабаке им сейчас не хватало!

Гаврила, подумав, отложил в сторонку венецианское копьецо, поднял тяжеленную лавку... Дездемона испуганно хлопала ресницами из-за широкой спины новгородца. Бурцев вытащил из ножен чиавону кондотьера. Бледный, утративший дар речи толстяк Джузеппе стоял рядом недвижимым громоздким каменным истуканом. Джотто торопливо прятал под стол наброски и картину «синьора Ганса». Хозяин «Золотого льва» что-то тихонько подвывал жалобным голоском. Его увещеваний не слушали, и несчастный краснорожий трактирщик бочком-бочком пробирался к выходу. Кстати, а откуда он взялся-то, трактирщик этот? Его ж за Джеймсом посылали!

— Во-е-во-да!

Со второго этажа, громыхая сапогами, сверзилась верная дружина. Дружинка, точнее... Дмитрий, Бурангул, Освальд, Збыслав и дядька Адам. И Джеймс, и Ядвига — тут. Все скучились в изрисованном уголке Джотто. Вовремя! Но маловато: к морячкам тоже просачивалась подмога — парни в черных плащах, что дежурили снаружи. У этих под плащами обнаружились короткие мечи. Самое милое дело для трактирной резни. А хозяин «Золотого льва» уже выскочил на улицу — скликал городскую стражу.

Пауза, напряженное ожидание...

— Как дела, Дмитрий? — поинтересовался Бурцев, не отводя глаз от противников.

— Да этак как-то, воевода, — уклончиво ответил тот. — Затаились вот здесь. Умаялись ужо, тебя, да Гаврилу дожидаючись. Сюда еще должна была ватага Джезмонда-Джеймса нашего вернуться. Ан не пришли молодцы его. Говорят, вроде порешили всех на венецианском погосте. То ли немцы, то ли дружинники князя здешнего Типоло.

— Жаль, пригодились бы сейчас ребята Джеймса.

— Угу, пригодились бы, — эхом отозвался новгородец. — А у вас-то как?

— Сам видишь...

Эх, Дездемона! Эх, Гаврила! Заварили вы кашу! Бурцев мельком глянул вокруг. Джеймс — со своим неизменным ножом-кольтэлло. Освальд и Дмитрий — с рыцарскими мечами, добытыми в Санта-Тринита. Збыслав, Бурангул и дядька Адам держат в руках трофейные копья гвардейцев синьора Типоло. Да только не больно помашешь ими в тесноте венецианского кабака. Может, мастер древкового оружия Сыма Цзян и справился бы, используя копье в качестве боевого шеста... А кстати...