Книга Четвертый круг - Зоран Живкович

И кто знает, сколько бы продлилось мое оцепенение, если б вдруг не раздался самый страшный вой, который когда-либо слышали мои уши. Он вырвался из горла Мориарти, это я знаю точно, потому что вначале он напоминал человеческий — правда, весьма отдаленно, — но быстро превратился в рык разъяренного зверя, в рев штормового моря, в крик наслаждения сатаны из самых глубин пекла…

Этот вой окончательно подавил мою волю, лишил рассудка, и я без остатка отдался инстинктивному желанию бежать, охватившему все мое существо. Пока я несся по лестнице, перепрыгивая через две или три ступеньки, не беспокоясь о том, что могу споткнуться и полететь вниз, я испытывал мимолетные приглушенные укоры совести за мою трусость, за то, что в решающую минуту я поворачиваюсь спиной к человеку, который для меня больше, чем друг, но моей моторикой управлял сейчас лишь слепой страх, заставляющий бежать как можно дальше от этого проклятого места.

Но не далеко я ушел. Внизу я налетел на констебля, которого миссис Симпсон тем временем успела позвать. Столкновение было таким сильным, что мы оба упали. Похоже, мы ударились головами, потому что, поднимаясь, он держался за лоб, ощупывая быстро набухающую шишку, да и я ощущал тупую боль в голове. Он слегка отступил, посмотрев на меня, — должно быть, увидел на моем лице выражение безумия. Это почти сразу подтвердила миссис Симпсон, которая вразвалку присеменила вслед за констеблем, — увидев мое лицо, она обеими ладонями прикрыла рот, чтобы заглушить возглас ужаса.

Несколько секунд мы стояли, молча глядя друг на друга. Было очевидно, что они ждут от меня каких-нибудь указаний или хотя бы объяснений, но я был еще не в себе и не мог вымолвить ни слова. Из состояния ступора меня наконец вывело одно обстоятельство, крайне медленно и с большим усилием дошедшее до моего сознания — сверху больше не было ничего слышно, кроме тихого потрескивания. Никакого нечеловеческого воя, грохота, шума борьбы.

— Там… наверху… огонь… — наконец сумел я выдавить из себя, показав дрожащим указательным пальцем на лестницу.

Констебль, окончательно вставший на ноги, протянул мне руку, чтобы помочь встать, а затем стал подниматься в верхнюю комнату. Шагал он не очень решительно: два раза останавливался, обернувшись смущенно к нам с миссис Симпсон, стоящим внизу, однако от нас ему не было никакой пользы. Наоборот, если б он руководствовался только нашими взглядами и поведением, то постарался бы как можно быстрее спуститься вниз.

Но все же он не отступил, а когда в конце концов добрался до двери в комнату и повернул ручку, мы с миссис Симпсон не поверили своим глазам. Дверь не была больше заперта, так что констебль без малейших усилий вошел внутрь. Прошло несколько долгих мгновений, наполненных страшной неизвестностью; единственным звуком, доносившимся оттуда, был треск, теперь несколько более сильный. Огонь, стало быть, продолжал гореть в комнате, но это не было прежним гудением разрастающегося пожара.

В конце концов констебль вновь появился в дверях. Глядя на него снизу, мы видели лишь его силуэт на фоне трепещущих отблесков пламени. При обычных обстоятельствах мы немедленно и без понукания бросились бы на помощь, тушить огонь. Однако обстоятельства были необычны, поэтому прошло несколько секунд после того, как он позвал нас присоединиться к нему, прежде чем мы наконец стряхнули оцепенение и начали действовать.

Первой, к моему стыду, это удалось миссис Симпсон. Воскликнув: «Ох, какой беспорядок будет в моем доме!» — она поспешила зачем-то в столовую, а я, промедлив секунду, побежал вверх по ступенькам. Теперь мне казалось, что их гораздо больше девятнадцати, что нет им конца, словно я поднимаюсь в бесконечность, но это мне, как ни странно, не мешало. Нетерпение узнать, что с Холмсом, заставляло меня подниматься как можно быстрее, а зловещее предчувствие умеряло мою спешку.

Но в конце концов я все же оказался у открытой двери, которую сам же несколько минут назад безуспешно пытался вышибить. Как я и ожидал, в комнате царил полнейший беспорядок. Резной дубовый комод был перевернут, а книги, лежавшие на нем, разбросаны и по большей части разорваны. («Что скажет мистер Дойл?» — пронеслось у меня в голове.)

Диван неестественно покосился на один бок (какая же сила нужна была для того, чтобы просто сдвинуть эту тяжелую вещь?), осколки стекла из выбитой оконной рамы и двух витрин блестели на ковре в отблесках пламени, перемешавшись с кусочками разбитого фарфора и создавая впечатление рассыпанного бисера. Эти осколки покрывали и скрипку Холмса. Совершенно поломанная, она валялась в углу, явно послужив перед тем в качестве дубинки.

Из старинной аптекарской шкатулки, лежавшей на краю камина, капала какая-то жидкость, образуя на полу голубоватую лужицу. Мне не удалось понять, что это такое, но если именно оттуда поднимался серный запах, ударивший мне в нос, как только я вступил в комнату, то вряд ли это было что-то приятное.

Холмса не было и следа. Мориарти — и того меньше. Единственным человеком, кроме меня, находившимся в комнате, был констебль. Сдернув с дивана парчовое покрывало, он, широко замахиваясь, пытался погасить пламя, которое теперь скорее тлело, чем горело посреди комнаты.

И только тогда, глядя, как он, тяжело дыша, старается победить пожар, и не зная, чем помочь ему, я вдруг осознал, что вокруг меня не царит полный хаос. В самом сердце разгрома, словно в центре мощного торнадо, все было совершенно спокойно и гармонично.

Огонь, пылая на полу в середине комнаты и пожирая исписанные Холмсом листы и вырванные страницы старинных книг, образовал совершенный круг, который никак не мог получиться по воле случая. Удары констебля темно-красной тяжелой тканью по пламени неуклонно его гасили, но на ковре оставался черный выгоревший след, который каким-то чудом сохранял безукоризненно правильные круглые очертания. А в центре этого огненного круга лежал листок бумаги, которому обычное пламя не могло нанести вреда.

Уникальное творение мастера Муратори из Болоньи с мрачным инициалом демонического противника Холмса, призванного сюда каким-то тайным знанием с той стороны небытия, о котором моя врачебная наука мудро молчит. Призванного, но с какой целью? И куда он теперь делся? А главное, где Холмс? Какова была причина и каков исход их жестокого единоборства? Зачем вообще нужно было принимать этот последний вызов, пускаться в поиски, ведущие по ту сторону возможного?

Вопросы множились, но уже тогда я предчувствовал, что ответы на них я никогда, скорее всего, не получу. Это мне просто-напросто не дано. Впрочем, кто я такой, чтобы мне открылись последние тайны? Всего лишь простой лондонский врач, забросивший практику, личную жизнь и все остальное ради того, чтобы стать тенью выдающегося друга, тщетно надеясь, что и ему перепадет кусочек славы.

Теперь, с исчезновением Холмса, эти обманчивые упования вмиг растаяли, сделав меня еще более незаметным, чем тень, которой я до того был. Что мне осталось? Слабая надежда, что Холмс вернется? Это немного, точнее, бесконечно мало, но никакой более надежной точки опоры мне найти не удалось.

Итак, я помогал констеблю окончательно загасить пламя, а когда вскоре боязливо появилась миссис Симпсон, неся ведро воды и тяжело дыша, мне пришлось приложить страшные усилия, чтобы обуздать ее странную страсть наводить порядок. Все в комнате следовало оставить так, как мы застали, без каких бы то ни было изменений. Особенно выгоревший круг на ковре в середине комнаты. У меня появилось предчувствие, которому я не мог бы дать разумного объяснения, что он имеет главное значение для возвращения Холмса.