Книга Мачо не плачут - Илья Стогов

— Может, попросим в кредит? Слышь!.. это... иди сюда!..

— Погоди. Не надо. Заберут еще. Пошли, дойдем до кемпуса.

— А где моя куртка? Вы не видели мою куртку?

— Что будем делать с жабой?

— Алё, жаба! Что с тобой делать?

— По-моему, она тухлая. Понюхай, как воняет.

— Да ладно — воняет! Как должна пахнуть жаба? Скажи, чтобы нам завернули с собой. Казахов угощать будем.

— Она была такая... прямая...

— Кишка?

— Нет, моя куртка.

— Лучше бы она была кривая. Очень бы пошла к твоей роже.

Утро кончилось, не начавшись, а потом мы уже сидели в Чайна-Тауне. По внешнему виду китайцы совсем не отличались от остальных жителей Куала-Лумпура. Правда, в Чайна-Тауне на каждом шагу попадались странные женщины с огромными белыми цветами в волосах. У некоторых цветы были больше самой головы.

От города китайский квартал был отгорожен стеной. Внутрь нужно было проходить через украшенную драконами арку. Она похотливо растопыривала могучие бедра. Мы остановились перед ресторанчиком с открытой террасой.

Официантка выглядела как актер театра кабуки. Лицо у нее было выточено из слонового бивня. Правда, при жизни слон много курил. Чтобы вокруг столика образовалась тень, она ловко перегруппировала плиты подвижного потолка.

Передо мной и Бригиттой положили меню. Папаускас сказал, что хочет лично осмотреть образцы блюд. Официантка увела его на кухню.

— Знаете, что я заказал? Жабу! Вы когда-нибудь ели жабу?

— Какой у них алкоголь?

— Водка. Китайская.

— И сколько ты заказал?

— Слушайте, русские, у вас совесть есть? Вы убьете меня своей водкой.

Водка была разлита в чумазые бутылки с кособокими этикетками. Помимо гигантской жабы, на столе появилась целая куча тарелок. По террасе поползли запахи Азии. Даже пьяная, Бригитта ловко махала китайскими палочками для еды. Мне донести что-нибудь до рта удавалось даже не через раз.

Допив и расплатившись, мы вывалились на улицу. Прошли мимо витрины, в которой было выставлено фото узенькой китайской задницы с нататуированным драконом. Споткнувшись, Папаускас начал, не сгибаясь, всем длинным телом падать на группку китайцев. Те шарахнулись в стороны и проводили нас диким взглядом.

— У тебя мелочь на джипни осталась?

— Зачем тебе джипни? Пошли пешком.

— А я бы поехал на верблюде. Здесь есть верблюды? Может, поищем?

Улица, по которой мы ползли, состояла из сотен одинаковых ювелирных лавочек с одинаковыми «Ролексами» из фальшивого золота на витринах. Потом попалась китайская аптека. Перед ней, на тротуаре, лежали образцы товаров: связки телячьих хвостов, колбы с сушеными морскими коньками, баночки с чем-то заспиртованным. Может быть, с невинно убиенными христианскими младенцами.

Бригитта смотрела по сторонам, брезгливо кривя лицо. Иногда она громко икала.

— Знаете, гайз, я все время забываю — как называется этот город?

— С ума сошла? Куала-Лумпур!

— Нет, Лумпур — это страна. А как называется город?

Иногда к нам подбегали китайские рикши. У них были визгливые голоса. Одному, особо доставучему, Папаускас по-русски сказал, чтобы он отъебался, пока не огреб.

Потом мы оказались на перекрестке.

— О! Я знаю это место! Здесь рядом есть буддийский храм. Зайдем?

— Жарко. Пошли уже.

— Я очень хочу побывать в храме. Мы буддисты или нет?

— Будда Акбар! Ныне и присно...

— А скажи мне, Папаускас, почему у Будды на всех картинках такие закрытые глаза?

— Главное не глаза. Главное в изображениях Будды это особая шапочка. Она называется будденовка.

— Я серьезно. Для меня это ОЧЕНЬ серьезно.

— Понимаешь... тохарские влияния... и вообще, буддийская иконография... начиная с третьего века нашей эры...

— Нет, ты скажи: ему похуй?

— Кому?

— Будде. Ему на нас наплевать, да? Почему он на нас не смотрит?

Мы стояли на перекрестке. К храму нужно было идти налево. Бригитта тоскливо смотрела в противоположную сторону.

— Мы так и будем стоять?

— То есть в храм не пойдем?

— Пошли в кемпус. У меня еще остался алкоголь. Немного.

— Алкоголь? Ну, пошли.

Храм остался за спиной. Мы дошагали до парка. На газоне из цветов был выложен огромный циферблат. Стрелки утверждали, что делегаты уже прослушали доклады и переходят к прениям. Над циферблатом стоял памятник неизвестному куала-лумпурскому герою. Мы прошагали по аккуратно подстриженной траве. Герой скривил бронзовое лицо.

В парке росли пальмы незнакомой мне породы. Вдоль дорожек молодые малайцы подпрыгивали, дрыгали короткими ножками и демонстрировали приемы восточных единоборств. Перед каждой группкой стояла коробка, куда прохожие кидали купюры и монетки. В Европе в таких случаях парни танцуют брейк-дэнс.

Мы остановились посмотреть. Единоборцы задергались активнее. Особенно здорово у них получались боевые выкрики. Папаускас подошел к коробке, где денег было больше, чем в остальных, и выудил оттуда несколько купюр. Малайцы ошалело замерли. Нам в спину уперлось их агрессивное молчание.

Мы выбрались на оживленную улицу.

— Один ринггит это сколько в рублях?

— В рублях?

— Ну, хотя бы в долларах.

— Один доллар это восемь ринггит.

— А один ринггит — это сколько долларов?

— Это самое... погоди... так нельзя сказать.

— Короче, на пиво нам хватит?

К Конгресс-Центру мы подъехали на такси. Поднимаясь на этаж, Бригитта несколько раз споткнулась. Я хватал ее за локоть. Потом она долго шарила по карманам.

— Shit! Ключей нет!

— Чего?

— А! Есть ключи! Пошли!

Кровать после предыдущей ночи застелена не была. Водку мы допили чересчур быстро. Она была противной.

— Спустимся за пивом? Или дойдем до liqeur-store?

— Бродить неохота. Поближе ничего нет?

— О! Знаете чего? Меня вчера ирландцы приглашали... или шотландцы?.. не помню. У них есть.

— И что?

— Сходи, а? Триста семнадцатый номер. Это на третьем этаже.

— Почему я? Они ж тебя звали.

— Какая, на хуй, разница? Сходи. Запомнил? Триста семнадцать. Если не дадут так, скажи, чтобы продали. Денег дать?

— А вы?

— Мы тебя здесь подождем. Только ты не долго, о’кей?