Книга Дыхание судьбы - Ричард Йейтс

— Ну а ты как, Прентис? — спросил он, еще улыбаясь от шутки Уокера.

— Отлично, сэр.

— Небось тяжеловато после госпиталя? Молодец, так держать.

Они шли все утро, каждый час делая пятиминутную остановку для отдыха. В полдень они остановились на привал на поляне рядом с дорогой — поляне, где лежали двое убитых немецких солдат, — и достали неприкосновенный запас. Большинство расселось как можно дальше от трупов, но Крупку они, похоже, только развлекали. Он потыкал носком ботинка их в ребра и постоял над ними; потом, найдя в траве возле одного из них солнечные очки, пристроил их на лицо мертвецу, заботливо, как маленькая девочка, играющая с куклой.

— Эй, парни! — крикнул он. — Спорим, ни у кого из вас не хватит духу поесть, сидя верхом на одном из этих ублюдков. Спорим на пять баксов. Ставлю пятерку, что ни у кого не хватит духу.

Никто не откликнулся на его вызов, так что он сделал это сам: уселся на грудь трупа в очках и вскрыл банку с яичным порошком, цветом почти неотличимым от плоти трупа.

Потом они шли весь день. Изредка им попадались амбары и крестьянские дома, судя по виду брошенные, но в основном смотреть было не на что: лишь деревья, да поля, да бесконечно разматывающаяся дорога.

В какой-то момент Прентис поднял взгляд и обнаружил, что рядом с ним бодро шагает красавец Пол Андервуд.

— Эй, Прентис! — сказал Андервуд. — Подарочек тебе. — И сунул ему ручную гранату с выдернутой чекой.

— Господи Иисусе!

Прентис стискивал гранату в трясущейся руке, а Пол смеялся:

— В чем дело? Черт, да она не опасна, пока прижимаешь рычажок.

Тут Прентис понял, что Андервуд, при всей его внешней беззаботности, сунул ему гранату таким образом, чтобы он не смог ее выронить.

— Да, но где чека?

— Никто не знает, и это самое забавное. Ребята весь день передают ее по колонне. Ну, хватит, сейчас я заберу ее. Осторожней.

И Андервуд грациозно удалился искать новую жертву для розыгрыша. Чуть позже Прентис увидел, как он сходит с дороги и рысцой бежит в поле. Отбежал ярдов на сто, остановился, присел на корточки, и Прентис понял, что тот делает: закапывает гранату, обкладывает землей или камнями, и поразился чудовищной необдуманности этого поступка. Что, если крестьянин — или, не дай бог, ребенок — споткнется об этот холмик? Но, с другой стороны, как иначе мог Андервуд избавиться от гранаты? Оставить у себя он, конечно, не мог и бросить подальше — тоже, потому что если враг поблизости, то услышит взрыв. Так или иначе, Прентису было сейчас не до гранаты; все его мысли были сосредоточены на том, чтобы идти, переставлять опухшие, ноющие ноги, одну, потом другую, приноравливая дыхание к ритму шагов. В груди болело, но трудно было сказать, что тому виной: слабые после болезни легкие или тяжесть рюкзака с шестью дополнительными винтовочными гранатами. Откуда, черт возьми, у Андервуда силы, чтобы еще бегать в поле и обратно?

К вечеру, принесшему холодный ветер, многие отстали: колонна превратилась в нестройную толпу, бредущую по всей ширине дороги, и Прентис проходил мимо смутных фигур, сидящих или лежащих на обочине. Видно было, что солдат, шедший прямо перед ним, Уокер, вконец измучен, потому что временами его сносило назад, на Прентиса, но потом он делал усилие и уходил вперед. Но Мюллер, навьюченный больше остальных, держался отлично, и Прентис стал равняться на его равномерно движущуюся пухлую детскую спину. Один раз Мюллер споткнулся и упал, но тут же неуклюже поднялся, опираясь на ствол своего пулемета, как на костыль. При этом дуло, наверно, забила грязь, что, впрочем, не принизило Мюллера в глазах Прентиса. Если уж Мюллер способен держаться, сказал он себе, то и я смогу.

На ночевку они расположились в амбаре, выставив охранение. Большую часть второго взвода отправили на чердак: пришлось лезть наверх по деревянной лестнице, светить себе огоньком спички, спрятанной в кулаке, чтобы устроиться в темноте, зато как потом было приятно вытянуться под плащ-палаткой и заснуть. Прошло то ли несколько минут, то ли несколько часов, и всех разбудил пронзительный визг и взрыв. Вряд ли это было прямое попадание в крышу, но чертовски похоже на то, как и последовавшие за ним три других быстрых взрыва. Еще не успел раздаться второй взрыв, как чердак превратился в сумасшедший дом: все вопят, натыкаются друг на друга, отпихивают, проталкиваясь к лестнице.

— Пропусти меня!..

— Не мешай, черт!..

Спускаясь, Прентис почувствовал под башмаком чьи-то пальцы и услышал вопль; потом чужой ботинок наступил на пальцы ему самому, а приклад чьей-то болтающейся винтовки хрястнул его по голове. Он свалился с середины лестницы, ударился о цементный пол, перекатился на спину, и в следующее мгновение ему на руки тяжело упал другой человек.

— Спокойней! — кричал лейтенант Лумис. — Спокойней, ради бога!..

Потом все закончилось, снарядов больше не было. Но никто не хотел лезть обратно на чердак; народ толпился внизу, где и так было все переполнено, шагу нельзя сделать, чтобы не наступить на руку или на ногу лежащему: то и дело слышались ругательства или вопли. Но наконец все так или иначе сумели улечься, и в амбаре вновь воцарился относительный покой.

Когда где-то после полуночи пришла очередь Прентиса заступать на пост, он наткнулся на троих, пока пробирался к выходу. А когда, отстояв два часа, пялясь во тьму под ветром, бьющим в лицо, и с гудящей от удара прикладом головой, он вернулся, то понял, что не сможет найти прежнее место. Он кое-как пробрался вдоль стены, опустился на колени и ощупал пол. Руки утонули в куче соломы, и он улегся на нее, как на роскошную перину. Рядом оказалась чья-то теплая широкая спина, и он благодарно прильнул к ней. Только когда рассвело, он обнаружил, что спал на куче присыпанного соломой свиного навоза, а спина, к которой прижимался, принадлежала спящей свинье.

«Куда, черт возьми, мы идем? — без конца спрашивали все друг друга на второй день марша. — В чем, черт возьми, дело?» Но к полудню каждый знал, в чем дело. В нескольких милях впереди было три небольших городка. Если они не встретят вражеского сопротивления в первом, то двинутся ко второму, а если и тот городок окажется покинутым, тогда к третьему.

— Такой долгий бросок, и все зря, — сказал кто-то, — они отойдут и разнесут нас в клочья тяжелой артиллерией.

Вскоре они сошли с дороги, чтобы двинуться дальше по открытым полям. Колонна перестроилась и теперь шла широкой цепью в сложном боевом порядке для атаки. Впереди в каждом отделении двое разведчиков, за ними пулеметчик с двумя стрелками по бокам, затем командир отделения, прикрываемый остальными стрелка́ми, и замыкал группу его помощник. Идя так, они приблизились к первому городку, поднялись по откосу свежевспаханного поля: второй взвод во главе роты, а отделение Финна — во главе второго взвода.

— Рассы́паться! — все время командовал Финн. — Шире, не собираться вместе! Рассы́паться!

Осторожно шагая по правую руку от Мюллера, Прентис, держа винтовку у груди, а палец на предохранителе, чувствовал, как его лицо непроизвольно подергивается. В домах впереди прекрасно могли засесть немцы с пулеметами и выжидать, пока маленькие зелено-коричневые фигурки не подойдут ближе; прицеливаются и предупреждают друг друга не торопиться открывать огонь, и сам Прентис — одна из их первых трех или четырех мишеней.