Книга Наследство - Кэтрин Вебб

— Молли пожинала сейчас плоды нанесенного ей Виргинцем, визита. Он объявил, что скоро дождется своего часа и тогда явится за ней. Услышав о его решении, она решила бежать. То было бегство от собственного сердца. Она была не настолько уверена в себе, чтобы вновь оказаться лицом к лицу со своим могучим, неукротимым возлюбленным…

— Ну надо же, какая драма, — сонно пробормотал Корин, когда Кэролайн закончила.

Она закрыла книгу и провела пальцами по обложке, обтрепанной и помятой от постоянного чтения.

— Корин? — неуверенно окликнула Кэролайн много позже, когда солнце уже катилось к западу. — Ты спишь?

— Мммм… — последовал вялый ответ.

— Скоро я вступлю в права наследства, Корин. Я знаю, что уже упоминала об этом, но… я никогда не говорила тебе о его размерах. Это очень много денег. Мы могли бы уехать куда-нибудь, в любое место, куда только захочешь… и тебе больше не нужно было бы так много работать…

— Куда-нибудь уехать? А зачем нам куда-то уезжать? — спросил Корин.

Кэролайн прикусила губу.

— Просто здесь… мы изолированы, так далеко от города! Мы могли бы… могли бы купить дом, хотя бы в Вудворде. Я бы проводила там какое-то время… Или давай переедем поближе, перенесем все ранчо ближе к городу! Я может быть, вступила бы в женский клуб…

— О чем ты говоришь, Кэролайн? Это невозможно, я не могу перенести ранчо ближе к городу! Скоту необходимы пастбища, а все участки ближе к городу давно уже выкуплены.

— Но тебе больше не потребуется разводить скот, как ты не понимаешь? Мы богаты, у нас есть деньги — много денег! — выкрикнула она.

Корин выпрямился и сложил газету. Потом поднял взгляд на жену, и та вздрогнула, увидев страдальческое выражение его лица.

— Если бы в жизни меня интересовали только деньги, я остался бы в Нью-Йорке. Родная! Эта жизнь — все, о чем я мечтал с тех самых пор, как отец мальчишкой взял меня в Чикаго, и там, на Колумбийской выставке, я увидел представление Буффало Билла Коди «Дикий Запад и лихие наездники всего мира»… Вот тогда я решил напроситься сюда с отцом: он искал свежих поставщиков. Я смотрел на этих наездников, гаучо и ковбоев, и понял — вот оно! Вот чем я хочу заниматься всю свою жизнь! Работа на ранчо для меня не просто работа… это моя жизнь, и здесь наш дом, и я даже думать не хочу о переезде или о том, чтобы жить где-то еще. А ты этого хочешь? Хочешь уехать отсюда и жить в другом месте? Может быть, где-то далеко от меня? — Когда он задавал этот вопрос, голос его неожиданно дрогнул, и Кэролайн, вскинув голову, потрясенно поняла, что видит слезы в уголках его глаз.

— Нет, что ты! Конечно нет! Никогда я не разлучусь с тобой, Корин, я просто…

— Что такое?

— Ничего. Просто подумала… может, я была бы… немного счастливее, будь у нас соседи и хоть какое-то общество. Более утонченное общество, чем здесь. И будь у меня в жизни больше впечатлений и радости, может быть, у нас появился бы ребенок.

Корин долго смотрел вдаль, в сторону загонов и, казалось, серьезно обдумывал услышанное. Решив, что разговор окончен, Кэролайн молча опустилась в кресло и прикрыла глаза, огорченная до глубины души и измученная этой попыткой рассказать о своих страхах.

— Мы можем начать строительство. Можно потратить часть денег, чтобы отстроить дом вдвое больше этого, если захочешь. И наймем прислугу. Экономку, чтобы взяла на себя обязанности Сороки: Уильям растет, ей придется за ним присматривать… Можно установить электрический генератор. И водопровод! Самую настоящую ванную комнату для тебя, чтобы вода текла прямо из крана… Что ты на это скажешь? Так будет лучше? — спросил Корин с надеждой. Голос у него был несчастный, совершенно убитый.

— Да, возможно. Ванная — это было бы замечательно. Давай дождемся, пока придут деньги.

— И очень скоро я отвезу тебя в город! Мы можем остаться там на ночь, а то даже и на пару ночей, хочешь? Накупим тебе столько книг и журналов, сколько сможем увезти, а мне, кстати, нужно заглянуть к Джо Стоуну за новыми шпорами. Ну и дурень же я, ухитрился сломать новые шпоры, а свою любимую пару так до сих пор и не найду. И куда только я их засунул?

— Они у Джо и Сороки. В землянке, — тусклым голосом произнесла Кэролайн.

— Что? Откуда ты знаешь?

— Я видела их там, когда помогала принимать роды.

Ненавидя себя за это, Кэролайн все-таки жадно вглядывалась в лицо мужа. Она искала признаки испуга или замешательства, ожидала увидеть предательский румянец. Вместо этого Корин хлопнул себя ладонью по лбу:

— Господи, конечно же! Я ведь одолжил их Джо много месяцев назад! В тот день, когда мы гонялись за теми мерзавцами, что воровали скот, у него шпора слетела, вот я и отдал ему свои, потому что Потаскуха в тот день была спокойная, как ангел, а его мерин прямо взбесился. Под конец я так умотался, что и думать забыл о шпорах — добраться бы до кровати да спать! Почему же ты сразу не сказала мне, что видела их, любимая?

— Дело в том, что я… — Кэролайн сбилась и умолкла, — просто забыла, вот и все. Родился ребенок, и я отвлеклась, разумеется…

Корин вскочил на ноги:

— Ах ты, умница моя, как же хорошо, что ты вспомнила! Пойду и заберу их прямо сейчас, пока мы оба снова о них не забыли. — Он улыбнулся ей и быстро зашагал прочь от дома.

Кэролайн смотрела ему вслед, а потом спрятала лицо в ладони — сколько же раз, начиная с рождения Уильяма, представляла она себе эти злополучные шпоры, увиденные в доме Сороки, сколько раз воображала, как страстный любовник поспешно и нетерпеливо сбрасывает их, чтобы скорее избавиться от досадной помехи и оказаться в укромном, прелюбодейном гнезде из расшитых одеял.

После предложения переехать в город и в преддверии второй годовщины их свадьбы Кэролайн все чаще замечала, что муж внимательно ее разглядывает — возможно, он искал признаки болезни или меланхолии. В таком случае он наверняка заметил, что она становилась все тише, заметно нервничала, вот только поделать с этим ничего не мог. На все его расспросы Кэролайн улыбалась и уверяла, что с ней все хорошо. Она не сказала ему, что каждый раз, открывая входную дверь, чувствует, будто идет над пропастью и вот-вот упадет, покатится, исчезнет в зияющей пустоте прерии, где нет никаких сооружений, созданных рукой человека, ничего, за что можно было бы ухватиться. Кэролайн не рассказывала, что от одного взгляда вдаль ее сердце замирает, а потом стучит, бьется в груди так громко, что Сорока, должно быть, это слышит. Не говорила она и о том, как кружилась у нее голова под здешним небом, слишком необъятным, слишком огромным для нее. Единственное, что утешало ее, — возможность качать и баюкать Уильяма. Кэролайн любовалась мальчиком, дивилась его силе и настойчивости, с которой он тянулся к предметам, хватал ее пальцы и тащил их в рот. Прикосновения его тельца, казалось, заполняли темную дыру, зияющую где-то у нее внутри, и тогда Сорока, улыбаясь, радовалась выражению нежности на ее лице. Но каждый раз Кэролайн приходилось отдавать ребенка матери, и тогда черная пустота возвращалась.