Книга Рыцарь нашего времени - Татьяна Веденская

Может быть, это тот акушер Лавров? Я сполз с подоконника, суетливо натянул ботинки, набросил пальто и выскочил на лестничную клетку. Шапку забыл. Минус двадцать два, блин. Шапку я забыл зря, но возвращаться уже не стал. Вдруг нужно вызывать «Скорую»? Может, она хоть напугается и начнет слушаться? Я преодолел расстояние до дороги буквально за несколько минут. Ирина все еще стояла там, но мужчина, кажется, исчез.

— Ира? — выкрикнул я. — Ты чего тут стоишь? Ты в порядке?

— Гриша? — она вздрогнула и обернулась ко мне. Я же понял, куда она смотрела до этого — по тротуару в сторону метро от нее уходил мужчина средних лет или, скорее, даже старше. Высокий, одет в хорошую спортивную куртку, с сумкой за плечом. Он остановился и повернулся к нам, почувствовав, наверное, наши взгляды. Он посмотрел на Ирину — просто мужик лет под пятьдесят, ничего особенного, а она тут же побледнела, как белый лист, и, кажется, перестала дышать.

— Это кто? Это что, твой Петр? — я понял это как-то разом, за одну секунду. Хотя я его и не видел никогда, только слышал по телефону. А догадавшись, я вдруг испытал страстное желание подойти и ударить этого пожилого человека кулаком в лицо. Какая тварь, что он тут делает? Или… может. догадка заставила меня побледнеть тоже. Может, Ирина сама позвонила ему? Может, она решила от меня уйти? Господи, только не это!

— Я не понимаю, — пробормотала Ирина, — не понимаю. Не понимаю!

— Чего ты не понимаешь? Ты зачем с ним встречалась? Он же козел, разве это не ясно? Зачем он тебе, а? Что тебя не устраивает?

— Гриша! — она вскрикнула так, словно бы ей было больно от моих слов.

— Ира, Ира, ну… пойдем домой?

— Да. Да, пойдем домой, — она кивнула и сделала шаг ко мне. Кажется, он дался ей с трудом. Она не могла оторвать глаз от удаляющейся фигуры. Я подхватил ее под локоть и повел к подъезду против ее воли, как если бы вытаскивал ее с усилием из затянувшего ее водоворота. Только когда мы открыли двери подъезда и прошли внутрь, она вздрогнула, оглянулась и посмотрела на меня. Взгляд растерянный, в глазах паника.

— Я не понимаю, как я могла его любить! — выдохнула она, и мне моментально стало легче, словно с моих плеч слетела многотонная плита. Я побежал делать чай, я замотал Ирку в плед и усадил на диван, я принялся нести какую-то чушь о том, что любовь зла и слепа. Она слушала меня с каким-то недоверчивым изумлением, пила чай. Потом она вдруг разрыдалась и сказала, что чувствует себя полнейшей идиоткой.

— Ну-ну, перестань. Ну, не стоит. Все мы в той или иной степени полные идиотки.

— Не-ет, я самая большая идиотка на свете. Он пришел и стал говорить все эти вещи. Снова говорил про то, как ему без меня плохо. Зачем он это говорил? Чего он добивается? Он даже не поинтересовался, как я живу. Все смотрел на мой живот! Я хотела… черт, я не знаю, чего я хотела.

— Ира, — остановил ее я. — Тебе что, плохо со мной? Разве я чем-то тебя обидел?

— Что? Нет! — она посмотрела на меня с недоумением. — При чем тут ты? Просто. Ты не понимаешь, я же жила так, словно меня ампутировали. У меня же нет ничего, ничего и никого, кроме Пети.

— А я? А Адриана, твоя подруга?

— Гриша, я его любила. Ты кого-нибудь когда-нибудь хоть любил? Ты ведь даже не понимаешь, что это значит, — Ира снова уткнулась в мокрые ладони и застыла, только плечи вздрагивали. За все время ее беременности у нас, честно говоря, такие реки слез утекли. Я к ним давно привык, но сейчас это были другие слезы. Не потому, что каша недостаточно горячая, не оттого, что устала от серого неба, не из-за того, что я оставил ее на весь вечер совсем однууууу! Обычно ее печали были поверхностными, а слезные реки — обильными. Тут же она сидела молча, стараясь застыть в одной позе, и только плечи, только эти острые плечи. Она его любила. От этой мысли мне вдруг стало больно.

— Я не уверен, что понимаю, о чем ты говоришь. Я только знаю, что он тебя не стоит. Это факт.

— Этот факт меня просто бесит! — закричала она. — Знаешь, он позвонил и сказал, что он думал обо мне. Думал! И что дальше? Я тоже много о чем думаю. Он просто ничтожество. Почему он не может просто жить со своей женой? Или развестись с ней и жить одному? Зачем нужно вот это хождение по мукам? Или это такой своеобразный кайф — разрушать чью-то жизнь? Ему что, от этого лучше спится, если он знает, что я несчастна, что я люблю его и несчастна? Знаешь, что его разозлило больше всего?

— Что?

— Что я не прыгнула к нему на шею, как только он свистнул. Он-то жил, думая, что где-то по свету ходит глупая девочка, мечтающая о том, чтобы он вернулся к ней… хоть на день. Хоть на день! Зачем мне этот день? Что я буду делать на следующий? — она говорила и говорила, и я вдруг отчетливо понял, что хотел бы, чтобы она любила меня, а не его. Чтобы она смотрела на меня своими большими зелеными глазами и хотела быть со мной вечно. Чтобы верила в меня, хотела бы, чтобы я не пил, чтобы я лежал рядом, чтобы я ей звонил. Я хочу быть нужным, чтобы она не могла без меня обойтись. Я прекрасно знаю, чего хотел Петр, почему он вернулся.

— Ира, ты сама-то как? Ты хорошо себя чувствуешь? Не стоит переживать так из-за этого старого козла. Без твоей любви он чувствует себя тем, кто он есть, — он чувствует себя ничтожеством. И он будет готов разрушить твою жизнь только для того, чтобы почувствовать, что он еще — о-го-го!

— О-го-го? — Ирина вытаращилась на меня, а потом вдруг прыснула. — Что это за о-го-го? Какая глупость?

— Все мы — самовлюбленные, неуверенные в себе эгоистичные козлы, и любить нас не стоит, имей в виду. Потому что ты — юная, красивая и прекрасная девушка, ты сама по себе и смысл, и вопрос, и ответ на него. Так что имей в виду — это мы должны сходить с ума по тебе.

— Ты правда так думаешь? — она вылезла из пледа, в котором сидела, свернувшись в комочек, как спрятавшийся от хищника мышонок. — Ты считаешь меня такой?

— Да, я считаю, — признался я после некоторого промедления. И улыбнулся. — Но кто я такой, чтобы доверять моим словам.

— А что, если ты ошибаешься? Что, если я не стою ничьей любви?

— Это еще почему? Ты что — маньяк-убийца?

— Ты многого обо мне не знаешь, — с серьезным видом сказала она и задрала нос. Я ухмыльнулся и притянул ее к себе.

— Но я много о тебе знаю. Ты даже сама этого не знаешь. К примеру, ты храпишь.

— Нет! — возмутилась она.

— Да! И сдираешь с меня одеяло. И не моешь за собой чашки.

— Зато я умею их делать, чашки.

— Да, и домики. Но ты забрызгиваешь зеркало в ванной. И заляпала все мои футболки, зачем ты их надеваешь постоянно?

— Потому что знаю, что тебя это бесит, — улыбнулась она.

— Понятно. Что-то в этом духе я и предполагал. И ты не вытираешь ноги в прихожей. И громко поешь в ванной, просто очень громко.

— Хватит! — взмолилась она.