Книга Лик Марса - Йен Дуглас

Однако выступили они всего за каких-нибудь два часа до заката и, прежде чем солнце село, проползли около десяти километров. Марсианская ночь окутала долину буквально за пару минут, небо почернело, а температура после заката за три часа снизилась с минус пяти до минус сорока пяти Цельсия.

С наступлением ночи они продолжали движение, но скорость заметно снизилась. Гарроуэй не хотел включать фары, разумно опасаясь обнаружения с воздуха, а два крохотных спутника почти не освещали долины. Морские пехотинцы по очереди шли впереди марсохода, высматривая препятствия наподобие мелких кратеров или валунов и шаг за шагом обозначая курс.

И это — при том, что они до сих пор шли по относительно ровному песчаному дну каньона, а впереди — куда более пересеченная местность.

Около полуночи Гарроуэй скомандовал привал и выставил посты. Отряду предстоял беспокойный, неуютный ночлег.

«Двигаясь так и дальше, — размышлял он, — в самом лучшем случае доберемся до „Марса-1“ за четверо-пятеро суток. Если сумеем в среднем проходить девяносто миль за день».

Однако на такой обнадеживающий средний результат рассчитывать не приходилось. Учитывая непредсказуемый ландшафт вкупе с возможностью каких-либо поломок, неполадок и прочих задержек, хорошо еще, если удастся уложиться дней в десять-двенадцать. А может быть, потребуется и больше. В таком случае с водой будет очень плохо, с воздухом и пищей — ненамного лучше. С собой взяли два полных больших бака воды и столько упаковок «готовой пищи», чтобы хватило для двадцати восьми человек на двадцать дней. Воздухоперерабатывающие системы кабины марсохода и ПСЖО бронекостюмов позволят растянуть воздушные запасы, однако их следует время от времени подзаряжать жидким кислородом и водородом, чтобы компенсировать утечки, которых не избежать всякий раз, когда кто-либо открывает шлюзовую камеру или снимает шлем. Поход же, с учетом всех возможных препятствий, обещал продлиться от двадцати до двадцати пяти дней, если как следует поднапрячься. Если в это время уложиться не удастся что ж, позвать на помощь можно в любой момент. Однако это означало бы — сдаться, а такой возможности Гарроуэй пока не хотел рассматривать.

По дороге он с Кингом и Ноксом составил сменный график для двенадцати человек, едущих снаружи. Каждую ночь после остановки каждый в отряде должен будет отстоять двухчасовую вахту под открытым небом, а «палубные» пассажиры будут меняться местами с «трюмными». Похоже, спать в походе особенно не придется никому, учитывая, что каждый будет еженощно проводить по два часа в ледяной пустыне.

Гарроуэй настоял на том, чтобы они с Кингом также были включены в вахтенное расписание, и вызвался стоять вахту первым. Александер, Дружинова и Поль тоже настаивали на том, чтобы нести вахты наравне со всеми, но им Гарроуэй отказал. Бронекостюмы морской пехоты были специально сконструированы для боевых условий и, пока хватало энергии, могли поддерживать жизнь буквально многие сутки. А трое ученых были облачены в гораздо более легкие скафандры, с более слабым обогревом и меньшим энергозапасом, и рисковать их жизнями Гарроуэй не хотел.

Бронекостюмы морской пехоты должны были выдержать холод, хотя в ту первую ночь, во время вахты, у Гарроуэя возникло достаточно поводов усомниться в этом. БК первого класса были рассчитаны на минус шестьдесят в течение четырех часов, но, насколько ему было известно, испытаний при более низких температурах никто не проводил. Пока что его людям предстояло привыкнуть хотя бы к двухчасовым вахтам.

Расхаживая вокруг лагеря вместе с оставшимися снаружи и пытаясь согреть ноги, пока обогрев костюма боролся с марсианским морозом, Гарроуэй успел о многом подумать. Все молчали. Несмотря на общее радиомолчание, каждый мог напрямую подключиться к внешнему разъему интеркома товарища и переговорить. Но говорить было не о чем.

Когда его вахта наконец завершилась, Гарроуэй проковылял в кабину, втиснулся меж двух морских пехотинцев и уснул чутким, беспокойным сном. И, казалось, почти сразу же был разбужен Кингом, подключившимся к его интеркому, чтобы сообщить, что до рассвета остался час и пора двигаться дальше.

Вскоре они уже были в пути, стараясь уйти от станции «Хайнлайн» как можно дальше. Гарроуэй был уверен, что их охрана должна была регулярно выходить на связь со своими, и все мыслимые сроки давно прошли.

Когда первые золотистые лучи коснулись дна Титониуса, марсоход начал карабкаться вверх по склону каньона. Ночью Камински укрепил свой флаг на телескопической антенне марсохода, и теперь он, развеваемый слабым встречным ветерком, придавал машине исключительно бравый вид. Двигались, однако ж, медленно; порой тем, кто ехал снаружи, приходилось спешиваться и тащить сани волоком.

Марсоход медленно шел вперед по сужавшемуся каньону. В 09:00 они миновали расселину между двух скал. Здесь путь резко сворачивал влево и вел на утес, а дальше лежало ровное, открытое пространство. До сих пор они в основном двигались проторенной дорогой, обозначенной радиомаяками; по следам своего же марсохода, оставленным им на пути к станции «Хайнлайн» несколько дней назад. Однако прямо впереди местность значительно ухудшалась, скалы, кратеры, валуны покрывали ее сплошь. Согласно обнаруженным в кабине картам, то было продолжение Титониуса — узкий каньон с крайне неровным дном, ведший прямо к Кандору.

Постучав по плечу сержанта Кэсвелл, сидевшей за рулем, Гарроуэй указал: прямо. Кивнув, она без колебаний вдавила педаль в пол и направила машину вперед.

Бержерак будет ждать, что они выберут путь прямой и легкий, который приведет их к «Марсу-1» за день или два. Продолжая идти по дну каньона, Гарроуэй страшно рисковал: машина могла перевернуться, соскользнуть со скалы или увязнуть в зыбучем песке. Но здесь проще всего было укрыться от наверняка высланных Бержераком на их поиски патрулей — как наземных, так и воздушных.

Одна из главных заповедей морской пехоты: избегай проторенных дорог при малейшей возможности…

Гарроуэй полагал, что риск того стоит, — тем более что высказанные вслух в присутствии Кеттеринга и Вандемеера намерения отправиться обычным путем, вероятно, уже достигли ушей Бержерака.

Оставалось только надеяться, что его выбор был верен. Поход продолжался меньше сола, но казалось, что длится он уже целую вечность.

Суббота, 2 июня.

Международная Космическая Станция;

в 344 километрах над северной частью Тихого океана;

09:15 по времени гринвичского меридиана.

Станция называлась Международной, и, невзирая на реальное положение дел в мировой политике, все эти годы на ней поддерживалась видимость международного сотрудничества. Конструкция, некогда называвшаяся космической станцией «Фридом», а позже — «Станцией Интернациональной Дружбы», так и осталась единственным орбитальным космопортом планеты, кружащей по орбите мешаниной несущих конструкций, модулей, солнечных батарей и пусковых направляющих.

Строительство было начато в последние годы прошлого века, и тогда станция была рассчитана на двадцать лет работы. К 2040 году почтенный возраст ее стал более чем очевиден: всегда казалось, что проще и дешевле добавить нужные компоненты к уже имеющейся, пусть и престарелой конструкции, чем затевать подобное строительство заново, с нуля. Комплекс «Альфа», некогда — главный модуль станции, «тек» в десятке мест, сквозь кое-как залатанные прорехи, и использовался для хранения не боящихся вакуума оборудования и материалов, а стыковочный узел располагался в дальнем конце, в восьмидесяти метрах от него. По обе стороны от тонкого, сегментарного «туловища» станции простирались в стороны, точно прозрачные стрекозиные крылья, по четыре ряда солнечных батарей.