Книга Тени - Елена Колесник

– Хочу.

– Заметано.

Вот и хорошо. Рука опять потянулась к телефону.

– Привет, сынулька. Как дела?

У сынульки все тоже было хорошо. И у Олега. Кира до поры облегченно вздохнула. Может, и обойдется.

Она чувствовала расставание с Кириллом каждой клеточкой. Было впечатление, что она лишилась какой-то части себя. На эти несколько дней она впала в бесконечную тоску. Любовь показывала ей свою изнанку. Кира изнанку не хотела. Она думала, любовь – это праздник. А праздника пока никак не получалось. Праздник не настал даже тогда, когда Кирилл вернулся. Они встретились в день его приезда в «Сбарро», потом заехали в магазин, купили продуктов, и уже дома, когда Кира стала убирать все купленное в холодильник, она обнаружила там свеженький набор колбас, копченого мяса, хлеба, разных сладостей и всего того, чего Кирилл не ел, по крайней мере, при ней. Она вопросительно взглянула на Кирилла. Он хотел было что-то придумать, но по реакции Киры понял, видимо, что бесполезно.

– Это Сабина. У нее есть ключи от квартиры. Она знала, что я прилетаю, и решила купить мне поесть… – Кирилл вроде отчитывался.

– Но ведь ты это не ешь.

– Я все ем.

– Ты не ешь мясо…

– Это ты его не ешь… А я…

– Понятно, – у Киры выступили слезы. – Почему ты не сказал мне, что хочешь мяса?

– Я не хочу. Просто раньше я ел мясо, и съем в любой момент, если захочу. В чем проблема?

– В твоих девках.

– Ну, это уже ближе к истине. Не сердись, пожалуйста. Я соскучился по тебе, а не по девкам, – он прижал ее крепко-крепко, и она улетела.

Но этот блаженный и удивительный полет не помешал Кире увидеть сон.

Утром Кирилл прочел на экране компьютера:

«Сон.

Она мыла пол на кухне моей курткой, когда я вошла:

– Это моя куртка.

– Здесь нет ничего твоего.

– Здесь все мое.

– И он?

– И он.

– Он ничей, он сам по себе.

– И я ничья, я сама по себе, и поэтому он мой, и куртка моя.

Она смеялась, и делала это хорошо, я посмотрела на нее плохо,

она перестала смеяться, выкинула мою куртку в окно, открыла холодильник, достала мясо, и начала его есть.

– Я купила ему мясо – сказала она.

– Он не любит мясо.

– Он любит мясо, просто ты ему не даешь есть…

– Даю.

– … И делать то, что он любит.

– Даю.

– Ты не даешь ему жить.

– Даю.

– Он похудел из-за тебя.

Я плакала, и делала это хорошо, она посмотрела на меня плохо, я перестала плакать и выбросила мясо в окно,

она взяла мою фотографию в красной рамке, и выбросила ее в окно, я плюнула на пол,

она взяла веник и стала выгонять им меня из квартиры,

я взяла ее и выбросила в окно, и стало тихо…

Но пришел ты и начал кричать, бить меня веником и смотреть плохо,

потому что тебе было жаль ее, потому что ты любил ее, ты всех любил,

а я никого не любила, кроме тебя, и мне не было жаль ее,

и я заплакала, потому что никого не любила, а ты выбросил меня в окно.

– Привет – она повернула голову – это все потому, что ты не даешь ему…

Сказала она и умерла.

– Даю – сказала я и умерла…

Ты сидел у открытого окна и плакал потому что очень хотел мяса».

Позвонила моя мама, говорит, давно ты, сыночек, у нас не был, приезжай. Я купил билет на самолет и на следующий день, в четверг, улетел в гости в Самару до понедельника.

Как только я улетел, Кире стало плохо. Рука отнялась до самого плеча, боль в солнечном сплетении не давала возможности разогнутся. Я чувствовал, что это влияние со стороны учителя и его людей, но в бесконечности их видно не было, только откуда-то с той стороны летел поток черных ошметков, которые норовили прилипнуть к саркофагу. Я ставил барьеры вокруг Киры, они должны были отразить влияние от нее и перевести на меня. Учился открывать свою воронку и поглощать то черное, что летало вокруг. На какое-то время Кире становилось немного лучше, но ненадолго. Вязкие комки просачивались через мою защиту, обходили со всех строн и тянулись к своей цели. Я строил новые заслоны, которые помогали на несколько часов. Такая ситуация продолжалась до вечера субботы. В субботу вечером влияние прекратилось. Как будто само. Чернь пропала, и сделалось ясно, как солнечным весенним днем.

Мы встретились во вторник вечером. Ужинали в «Сбарро». Там вкусно готовят семгу. Сидели у окна, смотрели на прохожих под зонтиками, я рассказывал, как провел время у родителей. Не хотелось обсуждать случившееся в мое отсутствие с Кирой, но надо было что-то с этим делать. И когда очередь дошла до десерта, я подождал немного, чтобы внутри у Киры сделалось сладко и спросил, что она обо всем этом думает.

– Не хочу я умирать. Пока. Раньше мне было все равно, а теперь не хочу. Теперь у меня есть ты. Извини, конечно, я обещала тебе ничего не делать без твоего ведома, но тебя не было. А я умирала… В общем, мне пришлось немного похимичить… Я сместила их восприятие, совсем чуть-чуть… Я сделала так, чтобы учитель и его люди забыли о нас и увлеклись чем-то другим. – Она косо глянула на меня. – Они все живы и здоровы – не волнуйся, возможно, даже намного здоровей, чем были – не так просто заниматься тем, чем они занимались. А сейчас они, наверное, где-нибудь на свежем воздухе, шашлычки, водочка… – я с сомнением кашлянул. – Ну, может, и не водочка… Может, учитель уже вообще не учитель а почтальон или продавец шаров. Да не дуйся ты. Я не знаю… Шучу я. Но в ближайшее время им будет не до нас. А возможно – и вообще. – Она облегченно вздохнула, решив что объяснила достаточно. – И не ругайся на меня. Правда, я молодец?

– Однозначно, молодец. И я люблю тебя. – Хотя до конца я был уверен только во втором. – Как ты думаешь, может, Ван Гог снова появился в музее?

– Нет, вряд ли. Хотя, если хочешь, поедем посмотрим завтра на гусаров…

– Нет, на гусаров не хочу. – Я посмотрел внутрь на черную бесконечность. Учитель очень тускло мерцал, и я не чувствовал его влияния. Но над нами, еще немного приблизившись, уже привычно висела белая звезда. Ее внимание было направлено на саркофаг.

– Хорошо бы, чтобы все было так, как ты говоришь, Кирочка.

«Доброго дня, Муслим.

Да, мне интересно и я очень был бы рад, если бы вы поруководили моими поисками. Я, в свою очередь, готов давать любую информацию.