Книга Глобальное потепление - Яна Дубинянская

В последние несколько лет Соловки устоялись и улеглись, приняли относительно незыблемые и удобные для жизни формы; во всяком случае, ливановским представлениям о правильной жизни они соответствовали вполне. Он до сих пор любил сюда приезжать, здесь отлично работалось и отдыхалось на полную катушку. Приятелей, знакомых и бывших возлюбленных у него здесь имелось не меньше, чем в столице, однако, рассредоточенные по огромной территории, они попадались на глаза лишь тогда, когда он сам того хотел. Словом, на Соловках было хорошо. Несмотря на то, что несвежий душок стагнации, штиля, самодовольного разложения уже давал себя знать — релевантный в проекции на всю эту страну: тут, на Соловках, общие тенденции всегда были видны отчетливее и ярче. Будто в капле светлой беломорской воды.

— Сначала купаться, — превентивно и безапелляционно сообщила Лилька; она давно выучила наизусть систему дорожек и тропинок вокруг отеля, а потому мгновенно отследила и пресекла отцовское поползновение свернуть не туда. — Купаться, а уже потом бухать и все остальное.

— Когда это я при тебе бухал? — возмутился Ливанов. — Про остальное я вообще молчу…

— Вот и молчи, — одобрило солнышко, чудесное в коротеньком сарафанчике, большущих зеркальных очках и золотистых растрепанных косичках из-под золотистой соломенной шляпки.

Все нормальные люди, естественно, уже возвращались с пляжа. Ливанов встретил кое-кого из знакомых, каждый раз радостно здоровался, жал протянутые мужские руки и прикладывался к протянутым женским губам, выражал широкие надежды насчет планов на ближайшее будущее, но, следуя Лилькиному наказу, не дал сбить себя с пути. Они вышли к морю, на аккуратный пляж отеля, утыканный разноцветными зонтиками, и чертенок мгновенно дематериализовался, оставив на серебряном песке сарафанчик, шляпку и очки.

Из-за ажурной решетки трехметровой высоты, обозначающей границы лагерного пляжа, доносились лающие мегафонные команды: последний купающийся этап выгоняли из воды. Решетка вдавалась в море на восемь длинных пролетов, далеко за буйки и пределы выносливости юных пловцов, и Ливанова всегда интересовало, можно ли под нее поднырнуть. Он и пробовал несколько раз, с различными результатами: зимние шторма меняли рельеф дна до неузнаваемости. Любопытно, повезет ли возможным беглецам в нынешнем сезоне. Впрочем, насколько он знал, побеги из соловецких лагерей случались крайне редко, да и то в основном сухопутными маршрутами. Хотя казалось бы.

Нет, в лагерь он Лильку ни за что бы не отдал. Несмотря на то, что детям там действительно хорошо: одно время Ливанов немало помотался с творческими встречами по этапам, причем не вещал из-за кафедры, а разговаривал с детьми по-человечески и на равных, обычно в самом начале предлагая передислоцироваться куда-нибудь на игровую площадку или на пляж. Общаться с детьми у него получалось всегда, еще до того, как родилась и подросла собственная дочь: одно с другим вообще никак не кореллировалось, потому что Лилька была такая одна, а все остальные дети — более-менее одинаковы и предсказуемы. К ним относились тут внимательно, с профессиональным теплом, точно зная, что именно нужно в каждом возрасте для удовольствия и радости, и даже, теоретически, для счастья. Все они смеялись, наперегонки несясь купаться, тихонько шкодили во время тихого часа и плакали, когда наставало время уезжать. Необходимость же подчиняться мегафонным командам, жить по общей утвержденной схеме, делегировать кому-то другому право решать, что необходимо для твоего блага, напрягала лишь на первых порах, да и то далеко не всех. Как, собственно — закон капли воды действовал безупречно — и повсеместно в этой стране.

И это правильно, признавал Ливанов. Абсолютное большинство людей устроены практически одинаково, с до обидного малой статистической погрешностью и тем более несущественным разбросом между взрослыми и детьми. Потому выработать для них общую оптимальную жизненную стратегию — проект вполне реальный, и хорошо, если он осуществляется профессионально и умно, как здесь, на Соловках. Абсолютное большинство дезориентируется и пугается, если предложить ему разработать такую стратегию самостоятельно, и, маскируя неведение и страх, пускается во все тяжкие — стремясь не наладить счастливую жизнь, а доказать всем и каждому, будто умеет это делать. Результат обычно и плачевный, и социально опасный. Эта страна давно и удачно старается не допускать подобного результата.

Но ты никогда не принадлежал к большинству. И Лилька тоже не принадлежит и никогда не будет, это совершенно очевидно. Однако в этой стране противопоставлять себя отлаженным схемам, становиться бессмысленным столбом на пути асфальтового катка попросту глупо. Для таких, как мы с Лилькой, эта страна предусматривает зазоры, промежуточные, близкие варианты, устраивающие в равной степени и ее, и нас — потому что она устроена мудрее и тоньше, чем пытаются представить недоброжелатели, склонные все примитивизировать и подогнать под якобы жесткий полицейский стандарт. Эта страна не может не ценить таких людей, как я, — потому моя дочка отдыхает сейчас на Соловках, но купается сколько хочет, не обязанная подчиняться мегафонным командам. Кстати, как давно она уже сидит в воде, чертенок?!

— Лилька, выходи!

Разумеется, ноль реакции; над подсиненными беломорскими волнами взлетали веера салютов-брызг солнышкиного восторга, и не было силы, способной дистанционно это прервать и вытянуть ее оттуда.

— Лилька-а-а!!! — он мимолетно пожалел об отсутствии мегафона. Да нет, пожалуй, не помогло бы.

Ливанов занервничал. Гланды, наши несчастные гланды, горло у нас еще розовое, мороженое нам запретили категорически, купаться разрешили не больше пяти минут, а в первые дни и того меньше, и Лилька обещала… мало ли что она обещала, моя родная дочь. Лезть и вытаскивать, иначе никак, иначе к вечеру температура и домашний арест в номере как минимум на неделю, и вид с балкона на недостижимое море, и бесполезные недомолвки в разговоре с женой, которая все равно отследит мгновенно и безошибочно, и ее отрывистое молчание хуже любых упреков… черт.

Величественные и прекрасные, Соловки смотрели во все глаза, как Дмитрий Ливанов стягивает футболку и роняет на песок шорты, как разгоняется, примерившись между прибрежными валунами, давно выученными наизусть, и с победным кличем с разбегу влетает в пологие беломорские волны, взметнув фейерверки брызг.

Лилька с визгом бросилась ему на шею. Губы у нее были совсем синие.

* * *

Всю ночь за стенкой трубно храпел какой-то мужик. Марьяна то и дело просыпалась и плакала, и еле удавалось прислать ее снова в те считанные минуты, когда сосед делал передышку. Юлька несколько раз за ночь всерьез порывалась его убить. Но зато они обе отоспались до обеда, не разбуженные ни соседями, ни деликатным соловецким солнцем, просовывавшим тонкие бледные лучики сквозь жалюзи и плющ. Каждый час приоткрывая глаза на автопилоте, Юлька словно извне ловила счастливую полумысль: вставать не надо. И дрыхла дальше, и даже, кажется, видела какие-то сны.

Ближе к двенадцати Марьянка все-таки ее растолкала и потребовала кушать: аппетит у дочки был, как у всех троих мальчишек вместе взятых. На остатки дорожных полуфабрикатов и почерневшие бананы юная леди, впрочем, покрутила носом; в результате легкой девичьей перепалки решили выйти и поискать приличную кафешку.