Книга Приз - Билл Болдуин

Собравшиеся снова зааплодировали и разразились приветственными криками, и на этот раз Брим отдал честь им. Анна уткнулась носом в платок — впрочем, Урсис и Бородов тоже.

Значительно позже Онрад вскинул руки, призывая к молчанию, но аплодисменты унялись нескоро.

— Не стану вас более задерживать, — сказал принц, — вот только улажу еще два вопроса. — Он сделал знак офицеру со шкатулкой. — Первый вопрос, — принц достал из коробки медаль, — касается пропавшего ордена Имперской Кометы, который я лично приколол к мундиру коммандера Брима на Гиммас-Хефдоне несколько лет назад. — Онрад с комической серьезностью прицепил орден к плащу Брима. — В следующий раз, когда его потеряешь, — проворчал он так, чтобы слышал один Брим, — за новый платить будешь сам.

— Б-благодарю вас, ваше высочество, — пробормотал Брим.

— И наконец, — Онрад снова обратился к аудитории, — Имперский Крест. — Из той же коробочки он извлек восьмиконечную звезду, серебряную, с синей эмалью. В центре ее было выгравировано единственное слово:

ЧЕСТЬ

Орден висел на кремовой ленте с вышитыми золотом словами:

ГРЕЙФФИН IV, ВЕЛИКИЙ ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТОР, ПРИНЦ ЗВЕЗДНОГО СКОПЛЕНИЯ РЕГГИО, ЗАКОННЫЙ ХРАНИТЕЛЬ НЕБЕС

Онрад надел ленту на шею Брима.

— При случае проверь серийный номер, — прошептал он. — Нам удалось отыскать твой старый орден. Только смотри не закладывай его больше, иначе генерал Запт тебя убьет. Весь его штат с неделю разыскивал твою побрякушку. Ну, коммандер, вот, пожалуй, и все. Я слишком долго мешал вам с Анной Романовой остаться наедине. Явись завтра в отдел кадров Адмиралтейства, чтобы уладить все формальности. После этого вернешься к своей прежней работе в ИЗО.

— Есть, ваше высочество, — лихо отсалютовал Брим. Повернувшись на каблуках, он вернулся к инженерному столу — все под те же оглушительные аплодисменты. Как ни странно, потом он никак не мог вспомнить завершающей части вечера. Он смотрел в глаза Анны Романовой и слышал только одно — стук собственного сердца.

* * *

В огромном фойе Брима и Романову окружило самое блестящее общество — их снова приглашали куда-то, и это не считая письменных приглашений, которые они уже получили. Потратив три четверти метацикла на улыбки и рукопожатия, они наконец добрались до шикарного маленького глайдера, который Романова держала в Авалоне для личных целей. Он был слегка присыпан снегом. Брим открыл Анне водительскую дверцу, но она сказала мягко, поблескивая карими глазами в свете уличных огней:

— Веди ты, Вилф. Долгий получился вечер.

— Да. — Он обвел ее вокруг машины и открыл ей пассажирскую дверцу. Когда она скользнула внутрь, юбка ее задралась значительно выше колен. Он попытался сделать вид, что не заметил, но безнадежно опоздал.

— Нравится? — спросила Анна с провокационной улыбкой, окинув себя критическим взглядом перед тем, как оправить платье.

— У тебя красивые ноги, — покраснев до ушей, ответил Брим. — Извини, что так уставился.

— Я очень надеялась, что ты это заметишь, — сказала она, глядя ему прямо в глаза, и захлопнула дверцу.

Когда Брим шел к месту водителя, сердце у него билось значительно сильнее, чем раньше. Она никогда еще так себя не вела! «Впрочем, и я тоже», — подумал Брим, стряхивая снег с ветрового стекла. За последние месяцы эта красивая женщина, сильная и хрупкая одновременно, стала для него какой-то навязчивой идеей. Она никогда не оставляла его мыслей надолго. В конце концов он перестал обманывать себя: он влюблен — и, возможно, впервые в жизни. Марго с самого начала была для него только несбыточной мечтой. А его короткий, бурный роман с Клавдией Вальмонт ничем не отличался от прочих романов военного времени: только страсть и ничего, кроме страсти. В то время никто не загадывал больше чем на пару дней вперед. С обеими своими возлюбленными он вел себя, как и на войне: живи настоящим — и наплевать на последствия.

Но Анна Романова — это совсем другая история. Она настоящая. И Брим, хоть и не видел для себя особых шансов, все-таки рассчитывал прожить как минимум несколько лет. К несчастью, более или менее «нормальные» отношения были ему в новинку. И последствия, столь презираемые им прежде, из-за этого приобрели первостепенное значение. Что, если он и теперь неверно ее понял? Начнешь приставать к такой женщине в неподходящее время, и она мигом пошлет тебя подальше — и что тогда? В мучительной нерешительности Брим сел на место водителя.

— Куда ехать, Анна? — спросил он, глядя вперед, потому что не смел посмотреть на нее. — Мы получили столько приглашений, что и за месяц не разгребешься — как всегда, впрочем.

В ее голосе, когда она наконец ответила, неожиданно прозвучала меланхолия.

— Даже не знаю, Вилф. Каждое из них кажется чем-то вроде повестки — особенно для свежеиспеченного лейтенанта-коммандера.

— Будь моя воля, — грустно молвил Брим, — я бы лучше остался с тобой здесь, на стоянке. В этом году мы провели уйму времени вместе — но спорить могу, что наедине мы пробыли каких-то полметацикла.

Она кивнула, глядя в запорошенное снегом окно, как разъезжаются запоздавшие гости и мерцают огни за пеленой снегопада.

— Неужели они все живут в таком темпе? — задумчиво произнесла она и повернулась к Бриму. — Ты правда хочешь посидеть со мной на стоянке, вместо того чтобы ехать куда-то?

— Да. Хочу.

— Несмотря на то что для вашей карьеры полезно как можно больше бывать в свете, коммандер?

— Ты, Анна, давно уже стала самым важным для меня.

Внимательно изучив его лицо в темноте, она как будто пришла к какому-то решению.

— Вилф, — без дальнейших предисловий сказала она. — Я хочу тебя с той самой ночи в «Шеррингтоне» — когда я оробела, как дура, и не позволила тебе меня поцеловать. И я думаю, что ты тоже меня хочешь. Но с тех пор мне никак не удается заинтересовать тебя снова. Даже когда я задираю юбку выше некуда. — Она резким движением села поглубже, приподняв бедра. — Ну, — сказала она, на этот раз задрав юбку до самой талии, — если уж и это тебя не проймет, то я сдаюсь. — Под платьем у нее не было белья, и темный треугольник волос четко выделялся на молочно-белой коже. Вдоль левого бедра тянулся коричневый шрам.

У Брима перехватило горло.

— В-великая Вселенная, Анна, — прошептал он хрипло, обнимая ее, — каким же я был дураком!

— Это я была дурой. — Она прерывисто вздохнула, когда его холодная рука осторожно коснулась ее между ног, — но я так боялась тебя потерять, что…

Не дав ей договорить, он накрыл ее дрожащие губы своими, и они задохнулись в долгом поцелуе, пока он торопливо стаскивал с себя брюки. Он каким-то образом оказался на месте Анны, а она — у него на коленях, и ее карие глаза смотрели ему в самую душу — как год назад на Лайсе.

— Ты скоро поймешь, что не первый, — задумчиво шепнула она, — но до тебя я никого не любила, правда.