Книга Люди Солнечной системы - Сергей Синякин

Без особого интереса Баскунчак задавал вопросы, на которые Нулик отвечал без рисовки, обычно присущей многим популярным писателям, которые продолжали почему-то считать, что поэт в России больше чем поэт и в условиях рынка.

Нулик считал, что в мире невозможно что-то придумать, любой фантастический элемент уже присутствует в нем в том или ином виде. Необходимо, считал он, подорвать доверие к печатному слову. Слишком долго в стране доверие к печатному слову было безграничным, к писателю относились если не как к мессии, то по меньшей мере как к ученому. Не зря же Сталин в свое время воспользовался удачным выражением Юрия Олеши и ввел в обиход понятие писателя как инженера человеческих душ. Но ведь врут писатели, безбожно врут, а еще больше врут средства массовой информации, и это значит, что обязанность писателя — помочь читателю выработать иммунитет от своей излишней доверчивости. «Дурак и жулик — две стороны одной медали, — закуривая, заметил Нулик. — Чем меньше будет дураков, тем меньше станет жуликов. Все жульнические компании конца прошлого века спекулировали на доверии к печатному слову. Даже известный слоган „Мы обуем всю Россию“ многие россияне воспринимали буквально, а не в иносказательном смысле, как требовало понимать время». Потому этих россиян и в самом деле обули. В смысле — оставили без штанов.

Вернулись к литературе.

— Женя, в свое время ты стал популярным из-за своих рассказов. Почему ты сейчас пишешь большие вещи? — спросил Баскунчак. — И вообще роман в последнее время лидирует, а рассказ оказался в загоне. Что, издательская политика влияет?

Нулик лукаво глянул на него.

— И в самом деле, — сказал он. — Сейчас в фантастике наступили интересные времена. Роман — плодится, рассказ — вымирает. Что поделать, Дима, — рынок! Надо честно сказать, рассказом сегодня сыт не будешь. Кроме того, рассказ — достаточно жесткий жанр. Он писателю ошибок не прощает. Рассказ кончается там, где кончается мысль. Ну и читатель. У нас сегодня он особенный, воспитанный на «мыльных операх» и сериалах. Это раньше читателю нужна была пища для размышлений, сейчас ему чаще нужна жвачка.

— Так ты считаешь, что рынок для писателя вреден, он писателя развращает, приучает его писать длинные вещи, в которых мысль не главное?

— Не знаю, — с сомнением сказал Нулик и тычком затушил сигарету в пепельнице. — Одно меня успокаивает — рынок всеяден. Наступит время, когда он удовлетворит большинство и вспомнит о меньшинстве. Например, о любителе рассказов, которому тоже хочется читать.

— Думаешь, такое время наступит? — удивился Баскунчак.

— Уже наступает. — И Нулик подмигнул журналисту. — В «ПСТ» третий сборник моих рассказов выходит. И альманах «Фантастика» уже по три выпуска в год выходить стал.

— И последний вопрос, — с облегчением сказал Баскунчак. — Традиционный. Над чем ты работаешь сейчас?

И тут же пожалел о своем вопросе.

— Над помидорами на даче! — злобно сказал писатель.

Закончив очередную повесть, Нулик находился в простое, который почему-то считал внезапно подступившей творческой импотенцией. В таком состоянии он становился до желчи раздражительным и потенциально опасным для собеседника.

Даже на близких людей бросался от бессилия. Но Баскунчак об этом, к сожалению, не знал.

Заметив испуг собеседника, Нулик тоскливо сказал:

— Не пишется… Вроде бы все есть, столько деталей интересных нашел, идеологическая борьба проктологов с гинекологами, один только мужик, подрабатывающий гиеной, чего стоит, а вот не ложится текст. Ума не приложу, исписался я, что ли?

Подобное состояние Нулика было Баскунчаку привычным.

— Не понимаю, — сказал журналист и выключил диктофон. — Откуда взялась грязь?

Углубленный в печальные размышления о собственном литературном будущем Нулик недоуменно вскинул бородку.

— Какая грязь? — вскинул он брови. — Ты о чем?

— Да все о том же, — сказал Дмитрий. — Если все это были голографические изображения, то откуда взялась грязь? Я ведь вернулся в номер весь в грязи, час стирал да отмывался.

— А я откуда знаю? — с некоторой агрессивностью откликнулся Нулик. — Спроси Былицкого.

— Я бы спросил. — Баскунчак встал, отошел к выходу на балкон, взял с подоконника забытые сигареты и закурил. — Только ведь ты говоришь, что он человек богатый. А к богатому сейчас просто так не подойдешь, не возьмешь его за пуговицу — ты, мол, милый друг, объясни, что тут у тебя и для чего. У него же охрана, да и искать мне его некогда, завтра уже уезжать надо. У вас в аэропорту с билетами хорошо?

— Конечно, — благостно покивал Нулик. — Цены на самолет куда дороже, чем на поезд. Да и опасны наши воздушные лайнеры, поездом, как говорится, сутки, а самолетом — в рай. Поэтому народ больше поездами ездит, здоровье бережет.

Он снова углубился в газету.

— Грамотно сделано, — сказал он. — Вполне профессионально, это я тебе как бывший газетчик говорю. Смотри, тут еще один фельетончик есть!

Он подошел к журналисту и сунул ему газету. В фельетоне в ехидной форме рассказывалось о деятельности лаборатории генетики фирмы «Волга-Единорог». В продукции фирмы работники перерабатывающего комбината в очередной партии коров обнаружили чудовищную скотину, напоминающую видом тихоокеанского краба. «Чем нас накормят творцы в следующий раз? — ехидно спрашивал журналист. — Гигантскими летучими мышами? Коврами-самолетами с планеты Ружена? Пора бы положить конец безответственным экспериментам волжских сорвиголов».

— Грамотно сделано, — повторил Нулик. — Даже интересно. Ты вот новости моды почитай!

Баскунчак почитал.

«Грядущий сезон не несет особых сенсаций.

Мамическое решение силуэта по-прежнему довлеет над папическим. Вместе с тем тригонометрические мотивы постепенно уступают место орнитофлорическим, сдержанновакхическим.

А для молодых стройных женщин — даже квазиэкзистенциалистским. Брунсы вытесняются академками, комбирузы — комбианами, шлюмы — пилоэтами, дюральки — феритками, а кальций — магнием. В повседневной носке никогда не надоедают кенгуру естественных цветов, а на выход рекомендуем наборы люмпексов.

Модны чистые насыщенные цвета: ранний селеновый, тускарора, кутящей гамбы, ноктилюка, протуберанцевый, гематоксилинэозин».

— Бред, — чистосердечно сказал Баскунчак.

— Не скажи, — хитро прищурился Нулик. — Приходит время, и слова меняют свои понятия. Знаешь, что в девятнадцатом веке означало слово «пилотаж»? В жизни не догадаешься! Искусство забивания свай! А знаешь, что хохлы в то время обозначали словом «банда»? Публичный дом! Меняются понятия, это он верно уловил.

— Кто? — неохотно спросил Дмитрий.

— Да Былицкий! — с жаром сказал Нулик.

— А по-моему, я все это где-то раньше читал, — с сомнением подумал вслух Баскунчак.