Книга Гусар бессмертия - Алексей Волков

Сам Ламберт явно думал так же, но положение обязывает. Да и жаль ему было этих молодых офицеров, обреченных на кары за свой проступок.

– Я понимаю, гусарская лихость, молодая кровь, но все эти молодые дамы и барышни не доведут вас до добра. Делу дан законный ход, и понятия не имею, чем все закончится.

– Прошу прощения, ваше превосходительство, однако дамы здесь ни при чем, – влез Орлов в возникшую в разносе паузу.

– Как – ни при чем? – Шеф несколько удивился.

– Вызванный весьма нелестно отозвался о России и ее армии, – пояснил Александр.

– Что? – Несмотря на происхождение, Ламберт давно ощущал себя русским человеком. Пусть даже отчитывал сейчас офицеров на французском языке. – Убить было надо наглеца!

– Я и убил, – сумрачно ответил Александр.

Шеф прошелся по кабинету и вновь повернулся к провинившимся. Продолжать разнос после невольно вырвавшейся фразы было нелепо. Отпустить их – невозможно.

– Господин полковник, – официально обратился генерал к находившемуся тут же Ефимовичу. – Обоих молодцев – под домашний арест. Приказ я подпишу сегодня же.

– Слушаюсь! – привычно вскинулся Ефимович и лишь уточнил: – Надолго?

– Месяца на два. На три. Пока не решат там, – Ламберт приподнял руку кверху, словно над домом как раз сейчас проплывал город, построенный первым русским императором.

Это было самое большее из того, что можно сделать для Орлова и Лопухина. В противном случае их требовалось отправить в крепость вплоть до решения суда. Сейчас же оставалась надежда, что арест посчитают за наказание и на этом закроют дело.

Другого способа спасти своих офицеров граф не видел.

– Стой! Кто идет?

Вольготно стоявший перед тем часовой услышал скрип открываемой двери, принял уставную стойку и изобразил готовность изо всех сил защищать вверенный ему пост.

Вошедший с клубами морозного воздуха человек застыл, пытаясь что-либо разобрать в тусклом освещении.

– Здесь находятся арестанты?

Часовой успел разобрать, что вошедший незнакомец – явный штатский, о чем красноречиво говорили его шуба и меховая шапка, и потому отвечал односложно:

– Не велено!

И в подтверждение вытянул из ножен саблю.

– Да пойми ты, братец, я – камергер Лопухин, родной дядя корнета князя Лопухина. Проделал большой путь, чтобы повидаться с племянником, а ты мне – «не велено».

– Токмо с разрешения командира полка его высокоблагородия полковника Ефимовича, – снизошел до более развернутого ответа часовой.

– Так его же нет.

– Так точно. Еще с утра уехавши, – охотно подтвердил гусар.

– Ну, видишь! Не могу же я ждать! А уж я отблагодарю. – Князь распахнул шубу и полез к карманам.

Вместо ответа гусар отскочил и приподнял саблю, словно намереваясь рубить того, кто посмел предложить ему взятку.

На счастье вельможи, дверь вновь отворилась и во флигель торопливо вошел молоденький офицер в накинутой на плечи шинели.

– Трофимов! Что здесь происходит?

– Вот, ваше благородие, хотел пройти до арестованных, – бодро доложил часовой.

Офицер явно еще не проснулся и лишь старался выглядеть бодрым.

– Действительный камергер и кавалер князь Лопухин, – отрекомендовался старый вельможа. – Дядя арестованного корнета. Да и с ротмистром Орловым мы хорошо знакомы.

– Корнет граф Буксгевден, – представился в ответ офицер. – Сожалею, князь, однако свидания без разрешения шефа или командира категорически запрещены.

– Но, граф! Шеф находится далеко, командир ваш, как мне успели сказать, тоже уехал, и что же теперь делать? Я специально проделал очень долгий путь…

Насчет долгого пути Лопухин несколько лукавил. На Волыни у него тоже были немалые имения, пожалованные после раздела Польши. Но ведь до имения тоже надо было добраться, да и оно находилось не сказать чтобы очень близко от усадьбы, выбранной под штаб полка.

Камергер прибыл к усадьбе поздним вечером, когда лишь четвертинка луны на небе да лежащий повсюду снег не позволял темноте всецело завладеть миром. От вахмистра в передней он сразу узнал, что полковник в отъезде, дежурный офицер будет с минуты на минуту (он явно спал, и старый служака покрывал начальство), а арестованные находятся в отдельном флигеле.

Дожидаться появления офицера Лопухин не стал. Как не стал слушать предостережений, что часовой все равно не допустит заезжего барина к арестованным. И похоже, зря…

– Сожалею, – повторил корнет, разводя руки в стороны. – К тому же заключенные давно спят. Стоит ли их будить?

– Стоит. Не каждый день приезжает родной дядя.

– Если бы день… С вечера Михайло чувствовал себя чуточку неважно, а сон – лучшее из лекарств. – Буксгевден смотрел на князя голубыми правдивыми глазами. – Правда, Трофимов?

– Истинная правда, ваше благородие, – с готовностью подтвердил слова офицера часовой.

– Вот видите. Лучше уж перенести встречу на утро. Сейчас я распоряжусь, чтобы вашему сиятельству приготовили гостевые комнаты.

– Хорошо. Но хоть Орлова видеть можно? Раз уж он невольный виновник случившегося.

– Увы, но ротмистр тоже был не очень здоров. Сами понимаете, раскаяние, долгий арест, все это отнюдь не способствует хорошему самочувствию, – вздохнул граф. – Впрочем… Трофимов, постучи к ротмистру. Если отзовется, то так и быть…

Гусар осторожно постучал в одну из дверей. Ответом была тишина, и Буксгевден вновь развел руками:

– А что я говорил?

Пришлось воспользоваться советом графа и отправиться в дом.

Владелец его находился в Москве. Большинство гостевых комнат были заняты находящимися на постое офицерами, но ради князя сумели найти пару свободных помещений.

Окна выходили как раз на флигель с заключенными. Хотя какой смысл его рассматривать? Уже не говоря о ночной поре, что можно увидеть сквозь стены? Двух спящих жертв чести?

Самому князю на новом месте не спалось. Была за ним в последние годы такая особенность. Это молодым – что?

Часть ночи Лопухин ворочался в постели, временами проваливался в сон, потом – просыпался опять.

В последнем письме ОТТУДА князю настоятельно предписывалось приложить усилия для создания общественного мнения в пользу французов и направить всю деятельность лож для помощи им во время грядущей кампании. Любой житель России от вельможи до последнего поселянина должен твердо знать: вторжение Наполеона произойдет для их же блага. Страна наконец перестанет быть наполовину азиатской и на равных войдет в европейскую семью, как вошли уже в состав новой империи все прочие страны. Некоторая утрата самостоятельности – не такая высокая цена за грядущие блага.