Книга Иверь - Вадим Еловенко

– Дай им гарантии, – разрешил я.

– Дальше… не менее пяти тысяч монет магистрату, – уверенно перечислял Тирк.

– Хорошо, – сказал я.

– Десять тысяч на раздачу народу, – продолжал мой генерал.

– Это еще зачем? – наморщив лоб, спросил я.

– Новый правитель, чтобы завоевать любовь народа, должен проехать по улицам города, разбрасывая монеты. Традиция, – сказал он и пожал плечами.

– Ты не будешь новым правителем, – покачал я головой.

Он задумался и сказал честно:

– Тогда я не поведу войска. Ищите другого.

Я пошевелил угли в костре.

– Зачем тебе быть правителем?

Тирк уперся ножнами в землю и сказал:

– Моя любовь сейчас – жена правителя. Если она и захочет вернуться ко мне, то только как к правителю…

– Твоя любовь слишком меркантильна, – хмыкнул я.

– Я знаю. Но это не моя вина. Это мой камень, – сказал он.

– Я тебя понял, – кивнул я.

Мы посидели молча, думая каждый о своем. Наконец я сказал:

– До конца весны возьмешь город – быть тебе правителем. Нет – тогда извини.

– Осталось меньше трех недель…

– Осталось меньше трех недель до трона и присяги мне и Тисскому престолу.

– Деньги? – вспомнил он.

– Сундук уже в твоей палатке. Это деньги речного народа. Это их дань нам за весь период войны. Как-то не было времени собирать.

Тирк ушел. Знаете, за что я его любил? Нет, не за его воинские успехи, а за то, что когда он своим тихим голосом сказал: «Выходим…» – армия тихо поднялась и за полчаса скрылась на севере. Я остался возле прогоревшего костра, будто так и сидел один. Армия! С обозами и кучей приживал. По одному слову. Безусловно, он был генералом. И, наверное, был бы неплохим правителем.

Лето подарило нам престол Атиса и верную корону в руке маленького наследника Тисского трона. Только три месяца спустя я узнал, что та, ради которой он пошел на штурм и положил три тысячи народа на улицах города…

У него не было времени на осаду. Оставалось всего несколько дней до конца срока. Слишком затянулся подкуп стражи и магистрата. Она… Она бросилась из окна ратуши, когда он, окровавленный и с мечом в руке, ворвался в комнату.

Нет, он не последовал за ней. Он просто сошел с ума. Каждое утро его видели возле городского кладбища. Он считал себя недостойным подходить к ее могиле и только издали смотрел на холмик. Он остался на всю жизнь предан тем, кто послал его в Атис. Тем, из-за чьего приказа, может быть, и бросилась с третьего этажа на мостовую прелестная молодая женщина – мать маленькой девочки.

Позже девочка много лет воспитывалась самим Тирком, пока не стала настолько похожа на мать, что он выслал ее из страны без объяснения причин. Волей случая она нашла приют в Тисе. Но об этом потом как-нибудь…

Я вернулся в Тис и принял участие в запоздалом праздновании свадьбы Игоря и Ролли. Они все откладывали празднование, чтобы провести его в столице и чтобы я обязательно присутствовал на нем, несмотря на наши осложнившиеся отношения. Ну, мы и отпраздновали. С фейерверками из ракетниц и музыкой из громкоговорителей капсулы, с танцами на площади и подношением подарков от жителей столицы. Казалось, она счастлива. Я искренне радовался за нее. К свадьбе подарил им сундучок с драгоценностями, доставшийся мне от речного народа. Сказал – это вместо погремушек будущему ребенку. Подарок благосклонно приняли. Ролли мне улыбнулась и оставила меня наедине с Игорем. Но мы ничего не обсуждали – просто потрепались ни о чем, и я, извинившись, сказал, что скоро полечу на встречу с нашими союзниками. Он понял и попросил не говорить об этом Ролли на свадьбе. Я не стал ждать кульминации празднеств и вылетел на капсуле к шаману и вождю западных орд.

Перед выходом из капсулы я натянул броню и проверил оба излучателя.

Стоянка дикарей напоминала фильм ужасов. Объеденные человеческие кости и головы, торчавшие на шестах, палатка шамана, сшитая из человеческой кожи и выкрашенная охрой. Шаман и вождь ждали меня. Я уже предупреждал, что загляну к ним на огонек. Но не знал, что в этот день будут официально проводить торжества по случаю великого объединения.

Однако дело прежде всего, а с шаманом и его вождем у меня были именно дела.

Они хотя бы догадались, что человечину я не ем, и угощали меня фруктами. Разговор был долгий и тяжелый, но рано или поздно он бы состоялся.

– Война окончена, – сказал я.

– Война окончена, – согласился вождь. Шаман во время разговора молчал.

– Надо делать мир.

– Надо кому делать мир? – спокойно спросил вождь.

– Мне, тебе, Апрату и остальным, – сказал я, наблюдая за его неторопливыми движениями руки, подносящей ко рту мелко нарезанное сырое мясо.

Вождь задумчиво протянул руку к фруктам, разложенным на земле передо мной, откусил от подобия яблока и выплюнул в костер откусанный кусок. Туда же полетело и остальное яблоко.

– Когда мы просили Прота о справедливости, мы говорили, что наши леса вырубаются. Сейчас там, где были леса, стоят фермы. Мы едим пастухов… Они постоянно приходят новые. Мы едим новых, и они снова приходят. Чем плохо?

– Надо прекратить есть людей, – сказал я, все больше подозревая, что за мясо лежало на больших повядших листах перед вождем.

– И начать есть фрукты и траву, как мясные ящеры? Или как лесные мелкие звери? – усмехнулся вождь.

– Я ем фрукты, – напомнил я ему.

– Но ты не лесной… и не зверь. А мы звери, и лесные… и не мелкие, – резонно сказал вождь.

– Надо прекращать есть людей, – повторил я.

– Тогда мы начнем есть зверей. То есть друг друга. Это хуже, чем есть тех, кого ты называешь людьми.

Я предполагал эту ситуацию. Их не исправить и не заставить сменить предпочтения.

– Я Прот, – напомнил я.

– Я знаю, – сказал вождь.

– Я бог и говорю, что когда-нибудь ты нарушишь мои планы и тогда я приду за твоей головой.

Дикарь усмехнулся:

– Я вождь. Ты знаешь это. И я бы никогда им не стал, если бы боялся потерять голову.

– Людоедам не место в моем мире. Это может быть война на уничтожение, – сказал я, чтобы он понял всю серьезность ситуации.

– Может быть. Но вряд ли. Мы же едим пастухов, а они снова приходят. Вы убьете нас, и мы снова придем. Только уже сильнее, быстрее и хитрее.

– Я понял твою мысль… – кивнул я.

– Нет, – рассмеялся вождь громко, даже чересчур громко, – ты ее не понял… Даже я ее не понял тогда, сейчас понял. Только вот сейчас понял. Я думаю, что пора прийти другим койго (так они звали сами себя), думаю, пора нам прийти на равнины.