Книга Generation «П» - Виктор Пелевин

Осеннее шоссе было пустынным и печальным. Особенно грустно делалось оттого, что деревья по его бокам были еще зелеными и выглядели вполне по-летнему, но было ясно, что лето кончилось, так и не выполнив ни одного из своих обещаний. В воздухе висело какое-то смутное предчувствие зимы, снегопада и катастрофы, – Татарский долго не мог понять источника этого ощущения, пока не обратил внимания на инсталляции у обочины. Через каждые полкилометра машина проносилась мимо рекламы «Тампакса» – огромного фанерного щита, на котором была изображена пара белых роликовых коньков, лежащих на девственно-чистом снегу. С предчувствием зимы все стало ясно, но было по-прежнему непонятно, откуда берется всепроникающая тревожность. Татарский решил, что они с Морковиным попали в одну из депрессивных психических волн, носящихся над Москвой и окрестностями с самого начала кризиса. Природа этих волн была необъяснима, но в их существовании у Татарского не было никаких сомнений, поэтому он немного обиделся, когда его слова вызвали у Морковина смех.

– Насчет снега ты правильно просек, – сказал тот. – А вот насчет волн каких-то… Ты приглядись к этим щитам. Ничего не замечаешь?

Возле следующего щита Морковин притормозил, и Татарский вдруг заметил большое граффити, нанесенное кроваво-красным распылителем поверх коньков и снега: «Банду Эльцина под суд!»

– Точно, – сказал он восхищенно. – Ведь и на остальных то же самое было! На прошлом – серп и молот, на позапрошлом – свастика, а до этого – что-то про чурок… Обалдеть. Ведь ум просто отфильтровывает – не замечаешь. А цвет-то, цвет! Кто придумал?

– Будешь смеяться, – ответил Морковин, набирая скорость. – Малюта. Правда, тексты мы почти все переписали. Уж больно страшно было. Но идея осталась. Как ты любишь выражаться, формируется ассоциативное поле: «критические дни – может пролиться кровь – Тампакс – ваш щит против эксцессов». Прикинь, сейчас по Москве только два брэнда продаются с прежним оборотом – «Тампакс» и «Парламент Лайтс».

– Нормально, – сказал Татарский и мечтательно цокнул языком. – Слоган просится: «Тампакс ultra safe: красные не пройдут!» Или персонифицировать – не красные, а Зюганов. И по Кастанеде: менструация – трещина между мирами, и если вы не хотите, чтобы из этой трещины… Или эстетизировать – «Красное на Голубом». Какие горизонты…

– Да, – сказал Морковин задумчиво, – надо будет в оральном отделе мыслишку подкинуть.

– Еще можно тему белого движения поднять. Представляешь – офицер в песочном френче на крымском косогоре, что-то такое набоковское… В пять раз бы больше продали.

– Да какая разница, – сказал Морковин. – Продажи – это побочный эффект. Мы же на самом деле не «Тампакс» внедряем, а тревожность.

– А зачем?

– Так у нас же кризис.

– А, ну да, – сказал Татарский. – Конечно. Слушай, насчет кризиса – я все никак понять не могу, как этот Семен Велин все правительство стер? Там же три уровня защиты было.

– Да ведь Сеня не просто дизайнер был, – ответил Морковин, – а программист. Он знаешь с каким размахом работал? У него на счетах потом тридцать семь лимонов грин нашли. Он даже Зюганову пиджак поменял с Кардена на Сен-Лорана. Как он в оральную директорию с нашего терминала залез, никто до сих пор понять не может. А что по галстукам и сорочкам творилось, вообще не описать. Азадовский, когда отчет прочел, два дня болел.

– Круто.

– А ты думал. Так вот, очко у Семена, видно, играло – знал, с чем дело имеет. И решил он себя обезопасить. Написал программу, которая в конце каждого месяца всю директорию должна была стирать, если он ее вручную не тормознет, и подсадил в файл с Кириенко. А дальше эта программа сама все правительство заразила. От вирусов у нас, ясно, защита есть, но Семен очень хитрую программу придумал, такую, что она по хвостам секторов себя записывала, а в конце месяца сама себя собирала, и по контрольным суммам ее никак нельзя было найти. Только ты не спрашивай, что это значит, я сам не понимаю – просто разговор слышал. Короче, когда его в твоем «мерседесе» за город увозили, он пытался про это Азадовскому рассказать, а тот даже говорить не стал. А потом – дефолт всему. Леня волосы на себе рвал.

– А скоро новое правительство будет? – спросил Татарский. – А то устал уже от безделья.

– Скоро, скоро. Ельцин уже готов – послезавтра выпишем из ЦКБ. Его заново в Лондоне оцифровали. По восковой фигуре у мадам Тюссо, есть у нее такая в запаснике. Третий раз уже восстанавливаем – так он всех замучил, не поверишь. А по остальным нурбсы дошиваем. Только правительство какое-то совершенно левое выходит, в смысле с коммунистами. Оральный отдел интригует. Вообще, я на самом деле не боюсь – нам только легче станет. И народу тоже легче – одна identity на всех плюс карточки на масло. Вот только Саша Бло тормозит пока с русской идеей.

– Эй, погоди-ка, – настораживаясь, сказал Татарский, – ты меня не пугай. Кто следующий будет? После Ельцина?

– Как кто? За кого проголосуют. Выборы у нас честные, как в Америке.

– А на фиг нам это надо?

– Нам это ни на фиг не надо. Но иначе бы они нам рендера не продали. У них там какая-то поправка есть к закону о торговле – все, короче, должно быть как у них. Маразм, конечно, полный…

– Да какое им до нас дело? Зачем им?

– Потому что выборы стоят дорого, – мрачно сказал Морковин. – Хотят экономику нашу до конца разрушить. Есть, во всяком случае, такая версия… Вообще, не туда мы идем. Нам не долдонов этих надо оцифровывать, а новых политиков делать, нормальных, молодых. С нуля разрабатывать, через фокус-груп – идеологию вместе с мордой.

– Чего ты Азадовскому не посоветуешь?

– Попробуй ему посоветуй… Так, приехали.

От дороги отходила другая, грунтовая, с обеих сторон украшенная знаками «Stop». Морковин свернул на нее, сбавил скорость и поехал по лесу. Скоро дорога привела к высоким металлическим воротам в кирпичной стене. Морковин два раза просигналил, ворота открылись, и машина въехала в огромный, как футбольное поле, двор.

Дача Азадовского производила странное впечатление. Больше всего она напоминала собор Василия Блаженного, увеличенный в два раза и обросший множеством хозяйственных пристроек. Витые чердачки и мансарды были украшены балкончиками с ограждениями из крошечных пузатых колонн, а все окна выше второго этажа были наглухо закрыты ставнями. По двору ходило несколько ротвейлеров, над трубой одной из пристроек поднималась струя сизого дыма (видимо, топили баню), а сам Азадовский в окружении небольшой свиты, включавшей Сашу Бло и Малюту, стоял на ступенях ведущей в дом лестницы. Он был в тирольской шляпе с пером, которая очень ему шла и даже придавала его полному лицу что-то благородно-разбойничье.

– Как раз вас дожидаемся, – сказал он, когда Татарский с Морковиным подошли. – Мы сейчас в народ едем. Пить пиво на станцию.

Татарский почувствовал острое желание сказать шефу что-нибудь приятное.