Книга Охотник - Юрий Корчевский

У Алексея стало неспокойно на душе. И тут же он получил подтверждение своей догадке.

Грянул выстрел, и один из двух бегущих красноармейцев упал, раненный в ногу — типичный снайперский приём. Если одного ранить, второй не будет укрываться, бросится на помощь. Снайпер убивает второго, а потом добивает первого. Алексей и сам нередко пользовался таким приёмом. Он даже по звуку выстрела определил, что стреляли из слухового окна. Только вспышки выстрела не видел, отвлёкся.

Так всё и произошло. Хуже того, ещё несколько человек начали перебегать улицу, и в том числе — взводный.

Алексей не стал дожидаться трагедии и сделал по слуховому окну несколько прицельных выстрелов. Попал он или нет, неизвестно, но из слухового окна никто больше не стрелял. Немецкий снайпер был либо убит, либо понял, что его позиция обнаружена.

До дома было недалеко. Алексей спустился на первый этаж и увидел там несколько солдат из его взвода.

— Парни, снайпера прищучить надо. Он вон в том доме на чердаке, уже двоих наших убил.

— Веди.

Прижимаясь к стене дома и, таким образом попав в мёртвую зону для снайпера, бойцы подобрались к дому. У него было два подъезда.

— Вы двое в этот подъезд, мы — в тот. Поднимаемся на чердак и забрасываем его гранатами, — распорядился Алексей.

Двое солдат, держа наготове автоматы, помчались по лестнице. Алексей с солдатами побежал к другому подъезду.

Вдруг из первого подъезда послышались автоматные очереди. Развернувшись, группа кинулась туда.

Оказалось, что как только солдаты вбежали в подъезд, они носом к носу столкнулись со снайпером, спускавшимся по лестнице им навстречу. Винтовка висела у него на плече, а правой рукой он зажимал левое плечо, залитое кровью. Снайпер не успел вытащить пистолет из кобуры, как ребята посекли его из двух автоматов. То, что он был снайпером, это совершенно точно, поскольку висевшая у него на плече винтовка была с оптическим прицелом.

Алексей вдруг заметил — вверху, на четвертом этаже какое-то движение.

— Быстро из дома! — и сам первым выскочил на улицу. Бойцы выбежали за ним.

В подъезде оглушительно громыхнула граната — кто-то из немцев бросил вниз «колотушку». В многоэтажном доме так, один этаж подъезда может оказаться занятым немцами, другой — нашими, как слоёный пирог.

— За мной!

Алексей вбежал в подъезд и толкнул дверь одной из квартир. Она была не заперта, немцев в ней не было.

— Обыскивайте другие квартиры. Надо немцев из дома выбить, они тут перекрёсток под огнём держат.

Во многих квартирах входных дверей не было — они были сорваны, пущены на костры. Квартиры стояли почти пустые, оконные стёкла были выбиты, и впечатление оставляли удручающее. А ведь дом неплохой был, потолки высокие, метра четыре, кирпичная кладка толстая.

Обыскав первый этаж, бойцы перебежали на второй. И здесь никого не оказалось. Но едва они попытались подняться на третий, сверху раздалась автоматная очередь.

— Гранаты есть?

— Есть одна, — боец протянул Алексею немецкую М-39, или, как её называли фронтовики, «яйцо». Алексей выдернул чеку.

— Укройтесь в квартире. — Сам отпустил рычаг, отсчитал три секунды, подбросил гранату в лестничный пролёт и шагнул в коридор квартиры.

В пустом подъезде взрыв прозвучал мощно. Не дожидаясь приказа, солдаты кинулись наверх. За ними поспешил Алексей.

Автомат в этих условиях тесноты, стрельбы в упор по неожиданно появляющейся цели — оружие более удобное, чем винтовка.

На площадке третьего этажа лежал убитый немец. Под его головой уже натекла лужа крови.

Обыскали квартиры и здесь. Немцев не было, зато обнаружили солдатский ранец, полный продуктов. Они нахватали консервов, не разбираясь в надписях, распихали их по карманам и заторопились дальше.

На последнем, четвёртом этаже у окна лежал только один убитый. Сразил его кто-то из пулемёта — поперёк груди по френчу шла цепочка пулевых отверстий.

В квартире напротив обнаружили в окне пролом. Пока они разбирались с немцем на третьем этаже, остальные ушли через пролом в другую квартиру, а оттуда — в другой подъезд, и сбежали.

Алексей сделал вывод — надо сразу блокировать все подъезды. Вот только опыта боевых действий в городских условиях у него до того не было. Однако ошибки солдат он подмечал — у снайпера ведь другой взгляд на простые, казалось бы, вещи. Например: переноска тяжестей, того же ящика с патронами. С таким грузом быстро не побежишь, и ты для снайпера — просто подарок, возможность подстрелить малоподвижную цель. А чтобы этого не произошло, делаться должно так.

К ручке патронного ящика привязывается длинная верёвка. Солдат, держа конец верёвки в руке, стремглав перебегает простреливаемое, а потому опасное пространство. Потом можно неспешно подтянуть за верёвку ящик с патронами. И боец цел, и боеприпасы доставлены по назначению.

Алексей и сам не всё знал, городской бой имеет свои особенности. Это — много укрытий, противники могут столкнуться нос к носу, огневые контакты скоротечные, и выигрывает тот, у кого реакция быстрей и автоматы наготове.

Автомат короче винтовки и создаёт большую плотность огня. Эффективная дальность выстрела невелика, но в городе это не критично, иногда противники стреляют друг в друга на дистанции пистолетного выстрела — 15–30 метров.

Красноармейцы прописные истины слушали, разинув рты. Их учили в учебном полку ходить строем, колоть штыком, стрелять. Но выживать в городе, лесу, траншее — не было таких занятий. До войны считалось, что воевать будем на чужой территории, и все операции будут наступательными. Даже в военных училищах оборону и тактику отступления изучали вскользь, слабо. Не должен советский командир, вооруженный марксистско-ленинской идеологией, отступать перед капиталистами, и тем более — сдаваться в плен.

На деле вышло всё совершенно иначе. Отступали под натиском хорошо вооружённого и прекрасно обученного врага, попадали в окружение и плен целыми дивизиями.

Война, даже самая успешная, не бывает без потерь, без неудачных операций, без пленных. Но Советский Союз не подписал Женевскую конвенцию о гуманном ведении войны, о правах военнопленных и правилах обращения с ними. Потому в концлагерях французы, поляки, англичане получали письма и посылки, а наших пленных морили голодом. А после войны освобождённые из немецких концлагерей пленные попадали уже в наши лагеря — на Колыму, в Воркуту, в Сибирь — искупать свою вину. И никого не интересовало, как ты попал в плен — был ли ранен, остался без боеприпасов, либо был сбит на самолёте над оккупированной территорией. И на долгие годы в биографии пленных было тёмное пятно. С подпорченной репутацией не брали на работу — если уж только на тяжёлую и малооплачиваемую, вроде кочегара в котельной, или дворника. Ситуация изменилась только после смерти Сталина и прихода к власти Хрущёва.